«Сволочь, ты поганая, Забродов! — угрюмо думал Кещян, стоя на улице с вытянутой вбок рукой, чтобы тормознуть какую-нибудь машину. — Все запорол мне. Всю жизнь. Орбели не простит мне такую утрату. На этом архиве держится все его могущество, вся его власть. А тут какой-то ГРУшник, тем более бывший, оставил меня с носом. Меня, матерого разведчика Кещяна! До Орбели уже наверняка дошли слухи, что архив потерян. Возможно, Забродов его уже шантажировал. А если это так, то мне не жить, ведь все проблемы с Забродовым и архивом возникли по моей вине. Именно мне, как своему доверенному лицу, Орбели поручал столь деликатные операции».
Столь пессимистичные мысли вызвали у Кещяна лишь одно-единственное желание, которое он вполне мог осуществить, чтобы спастись. Спастись, конечно, звучало слишком пафосно и громко, учитывая его незавидное положение. Однако у него был шанс уйти из этой жизни самостоятельно, не дожидаясь головорезов Орбели, которые уж точно умеют развязывать языки, доводя несчастного до необходимой кондиции, когда он готов сознаться в чем угодно, лишь бы его отпустили.
От досады Кещян сплюнул под ноги. Его не оставляло чувство, что все кончено и дни его жизни сочтены: «Черт бы побрал их всех! Конечно, у меня осталась парочка вариантов, как можно разобраться со всеми этими проблемами. Например, я могу наглотаться каких-нибудь сильнодействующих лекарств или, как вариант, повеситься, а может, и сигануть с крыши панельного дома или прыгнуть под машину, под поезд в метро, еще я могу застрелиться. Выбор, действительно, очень большой. И все бы отлично, только меня смущает один факт. Все-таки я не способен сделать такое дерьмо с самим собой».
При мысли, что его мозги будут разбрызганы по всей комнате или он умрет в собственной блевотине, Кещяну стало нехорошо, и он принял решение выбраться из этой передряги живым и невредимым. Все, что от него требовалось, — это как можно скорее выбраться из Москвы, исчезнуть из России на длительный срок, если не навсегда. Так он обеспечит свою безопасность. В конце концов, у него есть банковский счет, денег на котором вполне хватит на сытую старость где-нибудь на Канарских островах. Там его никто не найдет и даже не будет искать. В этом Кещян был уверен на все сто процентов.
Машины, проезжая мимо, не останавливались, а какой-то лихач, пронесшись вплотную, бросил в Кещяна окурок, чем вызвал у последнего прилив животного раздражения, несмотря на общую плачевность ситуации.
«Сволочь! — зло подумал Кещян, глянув вслед своему обидчику. — Думаешь, самый умный? Знал бы ты, с кем связываешься, обгадился бы со страха!»
Впрочем, мысленное отмщение с жесточайшим расстрелом лихача нисколько не успокоило Кещяна. Он стоял как неприкаянный у дороги и голосовал. Неясно, какими мотивами руководствовались автолюбители, но они, как сговорившись, проезжали мимо Кещяна, даже не сбавляя скорости.
Только через полчаса остановился белый замызганный «жигуленок» с плюгавым старичком, лузгавшим семечки. Кещяна аж передернуло от отвращения. В былые времена он скорее застрелил бы подобного типа в ближайшей подворотне, как последнего лузера в жизни, но теперь он должен был с ним любезничать. Он старался не думать о плохом, но мысли сами лезли в его уставшую и больную голову. Одна хуже другой.
— Отец, отвези меня в Подмосковье.
— Что-что? — переспросил глуховатый шофер.
— Дед, — грубовато начал Кещян, чья нервная система сейчас была разбалансирована. — Я тебе долларами заплачу, только отвези меня в Люберцы.
— Как ехать-то?
— По Рязанскому проспекту, там недалеко. Покажу по дороге. Триста баксов дам.
Дед прищурился и испытующе посмотрел на Кещяна, словно не верил, что с виду вполне приличный и дорого одетый мужчина будет останавливать бомбилу, чтобы поехать на какую-то дачу в Люберцах.
— Да не вру я, не вру, — сказал Кещян, видя, что старик мнется. И для подкрепления своих слов Анзор извлек из кармана брюк кожаный кошелек и достал оттуда хрустящую купюру. — Сотня — задаток. Остальное получишь на месте.
Вероятно, только сейчас до пенсионера дошло, что он может обогатиться.
— Ну, садись, раз так, — сказал старик и взял у Кещяна деньги.
— На электричках я не езжу, — пояснил Кещян. — А своя машина сломалась. Отогнал ее на СТО. На даче, как назло, девушка осталась. Я пообещал ее забрать. У меня такое убеждение, что настоящий мужик должен держать свое слово. А тут хоть порвись!
— Должен, — эхом откликнулся водитель. — Да только вот разные попадаются. Позавчера посадил одного. Говорит, довези до метро. Довез. Там его дружки подскочили. Пьяные все вусмерть. Вылезай, говорят, дед. Убивать будем. Я не растерялся и вдарил по газам, да так, что тот молодчик из открытой дверцы на полном ходу вывалился. И поделом, если с ним что сталось.
Кещян надеялся, что этот болтливый бомбила скоро заткнется. У него болела голова, и всего, словно струпьями, обсыпало проблемами, а тут этот водила, который, наверно, воображает, что Кещяну интересно выслушивать его житейские байки.
— А потом… позавчера… — не унимался старичок, выруливая на оживленную магистраль.