Пока горит огонь

«Только бы узнать, помирился ли он с Надей, рисует ли… – думала она иногда. – Хоть бы письмо мне прислал, что ли?»

Но никакого письма не было.

Однажды, уже поздней осенью, когда деревья стояли уже голые, а размокшая листва чавкала под ногами, мать снова отбыла в командировку. И на этот раз все деньги на хозяйство были выданы Кате, Максу же сделано было строгое внушение, которое он, разумеется, пропустил мимо ушей.

В отсутствие матери компании он больше домой не водил. Наверное, опасался, что Катя ей позвонит, и теперь-то она поверит и примчится снова брать его в оборот. Но дома не появлялся иногда по несколько дней подряд, а возвращался с видом отсутствующим и вороватым.

В тот день Катя нашла в почтовом ящике извещение о бандероли. По дороге из школы она забежала на почту и получила в руки небольшой плоский сверток. Что пряталось под несколькими слоями оберточной бумаги, ей и в голову не могло прийти.

Распаковывать таинственную посылку на улице было слишком холодно. Катя добежала до дома и только собралась распечатать бандероль, как из комнаты выплыл Макс.

– Явилась? – Он прищурил красные воспаленные глаза. – Мне деньги нужны.

– Зачем? – склонила голову к плечу Катя. – Весь холодильник продуктами забит. Ты что, опять на наркоту подсел?

– Не твое дело – зачем! – рявкнул брат. – Кто ты такая, чтоб я перед тобой отчитывался? Я старший брат, между прочим.

– А мне наплевать, – отрезала Катя. – Деньги мама оставила мне, и я не дам тебе ни копейки.

– Ах ты тварь!

Макс бросился на нее и начал выкручивать руку. Катя охнула от боли, но не испугалась. Наоборот, вместо парализующего испуга ею овладела бешеная ярость. Глаза залило белым светом, по спине пробежали холодные мурашки. В ушах зазвучал голос дяди Гриши: «Хватай его за палец и дергай в сторону, поняла?»

Почти не соображая, что делает, она вцепилась в указательный палец Макса и изо всех сил вывернула его против ладони. Что-то хрустнуло, Макс взвыл от боли, и Катя, воспользовавшись моментом, пальцами другой руки ткнула его в глаз.

Он заорал, схватился здоровой рукой за лицо. Указательный палец на другой руке раздувался на глазах.

– Я ничего не вижу! Ты мне глаз выбила! – вопил брат.

– Не выбила, – уверенно кивнула Катя. – Так, резкость навела немножко, чтоб лучше видел, с кем дело имеешь. А вот если посмеешь еще раз на меня руку поднять – выбью! Уяснил?

– Да-да! – Макс, зажимая лицо руками, прошлепал в ванную, хрипя на ходу: – Пошла ты в задницу… Ведьма!

Катя удовлетворенно усмехнулась, прошла в свою комнату и закрыла дверь.

Потом торопливо вскрыла упаковку бандероли. Сквозь разодранную бумагу на нее вдруг глянуло ее собственное лицо. Катя тихо пискнула и стащила остатки упаковки.

В бандероли оказалась книга.

На обложке стояло: «Аркадий Гайдар «Тимур и его команда». А под названием нарисованы были загорелый мальчишка со штурвалом в руках и девочка.

Девочка в выгоревшем сарафане, с длинными косичками, но – с лицом Кати. С круглыми, близко посаженными воробьиными глазами, с острым носиком и растрепанной челкой на лбу.

Чуть пониже, более мелким шрифтом, выбито было: «Иллюстрации – Григорий Морозов».

Катя раскрыла книжку, жадно втянула запах свежей типографской краски и вдруг увидела на форзаце, в уголке, надпись:

«Катюше, моей маленькой дочке».

Рассказы

Навсегда

Из больничного коридора пахло хлоркой и перловым супом. Лязгали металлические каталки, доносились обрывки разговоров медсестер. По стене, выкрашенной в тоскливый желтый цвет – и почему в больницах всегда красят стены этой краской? – изредка пробегали светящиеся зигзаги от фар проезжавших под окном машин.

Марина Григорьевна поднялась со стула, припадая на правую ногу, прошла к окну и плотнее задернула шторы. В палате стало почти совсем темно, лишь через застекленный прямоугольник над дверью просачивался голубоватый мертвенный свет.

Она вернулась на место, опустилась на стул и нашарила поверх одеяла тоненькое девичье запястье. Сжала, ощущая под пальцами слабое биение пульса. Подавив стиснувший горло спазм, согнулась, прижалась лицом к холодной, почти прозрачной ладони.

На лицо дочери, утонувшее в подушках, синевато-бледное, с ввалившимися глазами, серыми губами и заострившимся носом, смотреть было слишком страшно. Марина Григорьевна перебирала ее почти еще детские пальчики с облупившимся ярко-желтым лаком на ногтях и тихонько раскачивалась из стороны в сторону.

Врач сказал ей:

– Все, что можно, мы сделали. Промывание желудка, другие процедуры. Теперь все зависит от нее.

– Но ведь у нее молодой, сильный организм, она здоровая девочка, – с надеждой заглянула в лицо врачу Марина Григорьевна.

– Попытка суицида – это такое дело… – дернул плечами доктор. – Непредсказуемое. Важно, чтобы пациент сам захотел жить.

– А мне? Что делать мне? – не отставала Марина Григорьевна.

– Поезжайте домой и попробуйте поспать, – устало посоветовал доктор. – Если она придет в себя, вам позвонят.

«Если… если…» – гулко отозвалось в висках.

– Я никуда отсюда не уеду, – покачав головой, низко, с угрозой в голосе произнесла Марина Григорьевна.