Таня начала свою работу выездным фельдшером в линейной бригаде скорой помощи, даже не подозревая о баталиях, развернувшихся за ее спиной. Во-первых, она хронически не совпадала сменой с Ерофеевым. И первый месяц работала с врачом Смирновой, которая была старше Тани года на три, не меньше ее боялась всего на свете, и они ходили по вызовам, как два суслика, вздрагивая на каждый звук и шарахаясь от каждой тени. Потом Смирнова вытребовала себе в бригаду здоровенного фельдшера Лобова, а Таню перевели на несколько недель в детскую бригаду, и она в полной мере «насладилась» общением с педиатром Тыхлер. Белла Арнольдовна в каждом человеке видела антисемита и обижалась даже не на каждое слово, а на сам факт нахождения рядом. Она весьма критично осмотрела темноволосую Таню, и некоторое время они работали спокойно. Однако из памяти не выходил эпизод с избиением фельдшерицы няни Вики, в котором доктор Тыхлер проявила себя весьма не героически.
Саша или прощался с Таней утром, когда он заканчивал смену, или здоровался, когда она собиралась уходить после ночи. А потом он пропал.
Фельдшер Савина стеснялась спросить, куда это исчезли несколько парней – фельдшеров и врачей, однако все прояснилось само собой. Заведующий объявил, что Минобороны проводит сборы и всех военнообязанных запасников посылают кого «в поле», кого на лекции. Сборы не коснулись только молодых специалистов, однако на них легла вся работа по обслуживанию населения.
Пришлось ей поработать и одиночкой, и старшей по бригаде. Она в полной мере осознала слова Ерофеева: «Когда думаешь о деле, чувствам, эмоциям и страху нет места в голове». Думала: «Делаю, что должна, а в остальном – на все Божья воля».
Она даже по телефону с Сашей практически не общалась. Сам он не звонил, а ей было неудобно навязываться. Так все и тянулось бы, пока однажды вечером, когда девушка сидела за семейным столом и ужинала, а кругом были и папа, и мама, и Вика, не раздался звонок телефона.
– Привет, – сказал Ерофеев. А она настолько не ожидала услышать его, что не могла ответить. – Алло, Тань?! Алло.
Она наконец выдралась из-за стола и убежала в свою комнату.
– Да, я тут! Ты где?
– Уф! Я думал, связь слетела! – голос его потеплел.
– Ты где? – повторила она, стараясь не выдать радости.
– Ну, вообще-то, я в Москве, – ответил Саша.
– Где в Москве?
Он назвал адрес, и она не сразу сообразила, что это же ее дом.
– Ты – тут?
– Я могу зайти? – спросил Ерофеев.
– Ну да! – Она осмотрела себя. – Нет! Погоди! Через десять минут!
– Хорошо, десять минут. – Он сказал это таким голосом, что Таня подумала, завел будильник. Нет, поставил часовой механизм на бомбе.
Она металась по комнате, не зная, что же надеть. Накраситься? Что делать? Почему он сейчас? А может быть, ничего не нужно? А как родным сказать, что он сейчас придет? А что вообще… Она переоделась в платье, посмотрелась в зеркало. Губы? Глаза? Раздался звонок в дверь, она метнулась в прихожую и остолбенела. Вся семья при параде. Папа – в черном костюме и галстуке, мама – в платье, даже Вика что-то праздничное нацепила. Они все смотрели на входную дверь.
– Открывай, – сказал папа.
Таня и разозлилась, и встревожилась. Казалось, сердце сейчас выскочит изо рта, билось где-то вот тут – под языком. Они все знали, что он сейчас придет! Предатели! Новый звонок привел ее в чувство. Она дернула засовчик, дверь отворилась. На пороге стоял военный. Нет, морской офицер. От белой формы слепило глаза. Военный сказал голосом Ерофеева:
– Разрешите войти?
– Входите, Саша, – сказал Танин папа.
– Это ты? – она пришла в себя.
Ерофеев снял фуражку, протянул букет маме, повернулся к Тане и сказал:
– Да. Это я. Моя основная сущность.
– А как же скорая помощь? – она ничего не понимала.
– Медицина – для души, – улыбнулся Ерофеев. – Впрочем, в этой форме ты меня видишь в первый и, дай бог, в последний раз.
Он поднял глаза на папу, тот чуть улыбнулся. А Таня, перехватив все эти знаки, рассердилась снова:
– Вы все – заговорщики! Вы можете мне объяснить? Почему я ничего не знаю?
Ерофеев подошел к ней:
– Я прошу тебя выйти за меня замуж.
Она засопела и сказала:
– Пока мне тут всё не объяснят, я ничего не скажу. – Она готова была зареветь, держалась из последних сил.
– Пойдемте в гостиную, – сказал папа. – Если Саша не возражает, я объясню то, что можно.
– Да, – сказал Ерофеев. – То, что можно.
Пока мама и Вика накрывали на стол, Таня села в кресло с ногами и насупилась. Ерофеев стоял, а она не могла на него смотреть. Казалось, его белая форма светится сама по себе. Еще она заметила, что Саша опирается на трость и чуть прихрамывает.
Папа показал Ерофееву на другое кресло, сам устроился на диване.