Пока чародея не было дома. Чародей-еретик

Посередине комнаты, у подножия сломанной лестницы, приставленной к полатям, стояла на коленях седовласая женщина. Повсюду валялись перевернутые столы и табуретки, комод лежал на боку, рядом с ним — разбросанное в беспорядке белье и одежда.

Мужчины вытаращили глаза от изумления.

В следующее мгновение к ним, сам по себе, полетел кувшин.

Крестьяне завопили и пригнулись. Один из них бросился к женщине и подхватил ее под мышки.

— Ты ушиблась, Гризельда?

Женщина перестала кричать и, тяжело дыша, уставилась на своего спасителя широко раскрытыми глазами.

Деревянная кружка помчалась к голове мужчины. Он присел, а Гризельда взвизгнула.

— Да ну, подумаешь! — браво проговорил крестьянин. — Ерунда какая. Ты-то как?

— Я не… не ушиблась, — выдохнула женщина. — Нога… болит, но пожалуй, ничего страшного.

— Ну вот и хорошо. Давай-ка, держись за меня.

Крестьянин-здоровяк, поддерживая Гризельду, повел ее к двери.

Прямо ему в лицо устремилась табуретка.

Вскрикнув, крестьянин отступил. Табуретка пролетела мимо и врезалась в камин. Мужчина бегом бросился к двери.

Остальные поспешно отступили, а спаситель Гризельды выбежал из дома и бережно опустил женщину на землю.

— Вот… вот спасибо тебе, Ганс, — проговорила старуха, держась за его плечо.

— Не за что, — тяжело дыша, отозвался он. — Что у тебя с ногой-то, Гризельда?

Гризельда осторожно ступила больной ногой, опасливо перенесла на нее вес тела.

— Ничего, держусь вроде.

— Ну вот и славно.

В доме закричали. Те крестьяне, что стояли на пороге, отскочили назад и захлопнули за собой дверь. В дверь тут же что-то с грохотом врезалось.

— Это дух очага буйствует, — пояснил, отдышавшись, один из крестьян и, обернувшись, увидел, что площадь быстро заполняется мужчинами и женщинами. Они явно пришли поинтересоваться, стоит ли убегать, покидать родные дома или пока нет.

Ганс также заметил собравшихся и пошел к ним, подняв руки.

— Опасность миновала, люди добрые. С Гризельдой все хорошо. Она напугалась, но жива и здорова.

— Напугалась — что правда, то правда, — призналась Гризельда. — Легла я, значит, спать… Только заснула, вдруг то-то ка-ак шарахнет о стену прямо рядом с моей головой. Я с полатей соскочила, к лесенке кинулась, только ногу поставила — а все ступеньки разом рухнули, как будто то подпилил их!

— Слава Богу, хоть ногу не сломала! — крикнула какая-то добросердечная женщина.

Вперед вышел седой старик.

— Говорил я тебе: старая ты уже на такой верхотуре спать! Ты ж теперь одна-одинешенька в доме своем, так строй себе постель внизу!

— Да будет тебе, Хью, — скривив губы, бросила Гризельда. — Спустилась бы я, кабы ступеньки не подломились бы.

— Да уж… — проворчала другая женщина и чопорно поджала губы. — Только вот не каждую ночь духи швыряются чем попало.

— Слава Богу! — Старик перекрестился. — Вот только откуда он взялся — дух этот?

Крестьяне молча переглянулись.

— Сроду в этом доме духов не водилось, — заметил кто-то.

Стало тихо-тихо. Страх сковал сердца крестьян.

— Ушел он вроде, — проговорил Ганс, запрокинув голову и прислушавшись.

Все остальные тоже примолкли и прислушались. И верно; никаких звуков из-за двери домика Гризельды больше не доносилось.

— Ну, так я, пожалуй, домой вернусь, — не слишком уверенно проговорила Гризельда и повернулась к двери.

— Не ходи, — удержав ее за локоть, сказал Ганс. — Дождись рассвета. Приедет священник из Мальбрарля, освятит твой дом, тогда и сможешь снова войти в него.

Гризельда застыла в нерешительности.

— Даже не думай! — Молодая крестьянка, державшая за руку ребенка, подошла к старухе, набросила ей на плечи шаль. — Переночуешь у нас — места хватит. Ганс на полу поспит.

— Угу, — кивнул Ганс, встретился взглядом с женой и улыбнулся. — Не впервой.

— Ганс! — вырвалось у женщины. Она опасливо оглянулась на соседей и покраснела.

На площади на миг стало тихо, а потом крестьяне разразились дружным хохотом. Надо сказать, что шутка рассмешила их гораздо сильнее, чем следовало бы.

— О-ох, — утирая слезы, выдохнул Ганс. — Ты… ты прости меня, Летриция. Это я, конечно, загнул… нагло соврал, в смысле.

— Да не то чтобы нагло, — сверкнув глазами, отозвалась его жена. — Главное — вовремя. Ну, пойдем, Гризельда, не отказывайся.

— Ладно, ладно, уговорили, — с улыбкой посмотрела на Летрицию старуха. — Благослови вас Господь! Вот уж право: друзья познаются в беде.

— А на что еще тогда сдались соседи? — улыбнулась Летриция и взяла Гризельду под руку.

— Ну все, люди добрые, — выкрикнул Ганс, когда женщины отошли от дома Гризельды. — Давайте разойдемся по домам, покуда еще есть время поспать. А то ведь с утра работать!

Толпа ответила ему недовольным ворчанием, но все же крестьяне начали мало-помалу разбредаться по домам. Некоторые оглядывались, бросали опасливые взоры на дом старухи. Но вот наконец хлопнула последняя дверь, и в ночной деревне снова все стихло.

А за дверью дома Гризельды со звоном разбился глиняный горшок.

— Жарко, пап. — Магнус утер пот со лба и потянулся за бурдюком с водой. (Вина отец ему пить пока не позволял.)