Поганое поле. Возвращение (СИ)

Колдун не ожидал нападения в физическом плане. К тому же был занят тем, что сдерживал коня. Но тем не менее, получив несколько ударов, зарычал и потянулся к кривому ножу на поясе. Я мог бы заколоть его шпагой, но сработали боксерские рефлексы.

Отпрыгнув, я направил на него печатки.

— Завали хлебало! — рявкнул я. Не знаю, почему у меня вырвалась именно эта фраза.

Беснующийся конь, разом избавившись от магического воздействия с двух сторон, успокоился и, храпя, поскакал прочь, куда-то за машину, за пригорок.

Колдун затрясся, посмотрел на меня налитыми кровью глазами. По лицу струилась кровь, и на коже пламенели Знаки Морока.

И М-стикеров не понадобится…

Сидя на земле и трясясь, колдун медленно вынул из ножен кинжал. Он продолжал смотреть на меня, но не тяжелым презрительным взором, как поначалу, а загнанным, испуганным. В этом взоре было неверие. “Как такое могло произойти?” — спрашивал этот взгляд. Он замычал, но разжать челюсти не сумел. Потом резким движением вогнал кинжал себе в глаз.

Я поморщился, но не отвернулся.

Колдун выдернул клинок трясущейся рукой и снова ударил — туда же.

Наконец выпустил кинжал и завалился назад. Челюсти у него расслабились, рот раскрылся, и я услышал выдох, как от облегчения. Из глазницы хлестала розовая артериальная кровь, пачкая пожелтевшую траву.

БОЕВОЙ РЕЖИМ ОТКЛЮЧИТСЯ ЧЕРЕЗ 8… 7… 6…

Я повернулся к рыжему и черному, уже понимая, что не успею ушатать сразу обоих. Контроль над конем с М-стикером был утерян — конь убежал слишком далеко, и, кажется, М-стикер отвалился. Боевой режим сейчас выключится, и от стрел мне не увернуться. Кира лежит без сознания. Гончие так и не набросились на меня, но могут разорвать меня в любое мгновение.

БОЕВОЙ РЕЖИМ ОТКЛЮЧЕН

Я уставился на двоих Отщепенцев. Они тоже таращились на меня во все глаза. Без испуга, но и без ненависти. Скорее, с одобрением.

— Довольно! — сказал рыжий. — А ты молодец! Завалил Гришана и его боевого коня!

Оба Отщепенца одновременно спрыгнули с коней, подошли к мертвецу, поглядели на него секунду. И принялись раздевать.

Мне было плевать на то, чем они занимаются. Психи полные! Я поспешил к Кире, которая уже приходила в себя. Помог отыскать в пыли свалившиеся очки. Она протерла линзы плащом и надела очки, сев прямо на земле.

— Я в порядке, — прошептала она, шаря глазами вокруг. Отщепенцы увлеченно раздевали мертвого товарища, не обращая больше ни на что внимания. — Что творится?

— А хрен его знает! Больные на всю голову!

К нам широким шагом подошел рыжий. Он был высок, выше меня на полголовы. Улыбаясь, протянул мне сложенные шмотки рыхлого колдуна, включая доспехи и окровавленный кинжал.

— Это теперь твое! — объявил он.

Я принял “подарок”, взял кинжал, а остальное швырнул под ноги. До меня медленно, с трудом, доходила суть произошедшего. Я — самый обыкновенный парень — стал колдуном, который победил уже второго мага! Случайность? Везение? Если везение, то когда оно кончится?

— Ножик я возьму. Но это барахло мне не нужно.

— Как хочешь. Твое право. Отдаешь его мне?

Я приподнял брови. У них дефицит со шмотьем, что ли? Или в одежде колдуна есть что-то ценное? Витька не одобрил бы такой шаг.

— Да, — все же сказал я.

— Благодарю тебя, — серьезно сказал рыжий и протянул руку. — Меня зовут Викентий, а это Франсуа. — Он показал на молчащего до сих пор черноволосого спутника. — Ты победил Отщепенца в честной схватке и теперь ты — один из нас. И все, что принадлежит Гришану — твое. Его кони, скот, хата, наложницы и дети.

***

Сложившаяся ситуация категорически мне не нравилась, несмотря на упомянутых наложниц, которые достались мне “в наследство” от убитого Гришана Рыхлого. Но поделать с этим я ничего не мог. Выдохся. Если б Викентию и Франсуа приспичило захватить нас с Кирой в плен, нам бы нечего было им противопоставить.

Однако Отщепенцы не нападали. Это и тревожило, и радовало. Тревожило, потому что это могло означать, что для нас заготовили еще большую гадость, а радовало, потому что у Отщепенцев, по всей видимости, есть свои “понятия”, кодекс чести, “бушидо”.

Как бы то ни было, сражений больше не намечалось. И то хорошо.

— Ви зрили йии давно, — сообщил Франсуа, впервые заговорив на моей памяти. — И агнию воскурили.

Я уже худо-бедно понимал их “южный диалект”. Кажется, он сказал, что со своими спутниками спалил нас с Кирой давно и “воскурил” огонь по этому поводу. Видимо, чтобы уведомить кого-то еще.

Встрял рыжий Викентий:

— Француа не говорит на северном языке. Как и большинство Отщепенцев. Придется тебе выучить язык, бро.

Меня удивило это “бро”, но удивление от усталости и пережитых страстей долго не продержалось. Странный у них язык. И не чистый, как сиберийский, раз в нем есть такое слово, как “бро”.

— Твоя женщина сказала, что вы хотите прирастать… то есть стать нами… — продолжил он.

— Она не моя женщина, — поправил я. И покосился на Киру.

Викентий нахмурился.

— Тогда она тоже должна пройти испытание.

— Сражаться с вами?

— Да. А до этого она не пересечет границу наших земель. Можем сделать это прямо сейчас.

Он отступил и положил руку на рукоять сабли.