Поэзия страсти

— Подойдет. Самое то.

Жак тем временем уже расположился в гостиной.

— Что готовишь? — спросил он, поведя носом в сторону кухни. — Кажется, это…

— Да, — кивнул Жанлен. — Это именно то, о чем ты подумал. — И он удалился на кухню.

Жак не был обычным гостем, и его не приходилось развлекать. Брат ориентировался в доме не хуже самого хозяина, знал, где что лежит, а если ему чего-то хотелось, брал без спросу. Теперь он принялся в сотый рассматривать коллекцию, которая украшала стены. Его не интересовали памятники как таковые. Скорее композиция, тени, свет. Короче, все то, что делало снимки Жанлена произведениями искусства.

— Послушай, а куда ты повесишь свою красотку?

— Пока не думал об этом, — отозвался брат из кухни. — У меня где-то было припасено место, но я уже сомневаюсь, стоит ли вешать именно туда. Хотелось бы, чтобы свет падал с той же стороны, с которой будет луч солнца. Тогда создается эффект, словно реальность проникает внутрь изображения и наоборот. Понимаешь?

— Понимаю, Последовала пауза. Жак сосредоточенно рассматривал стены, смекая, где бы разместить новый шедевр, Жанлен возился с салатом. Подоспела и ветчина на сковороде. Вдруг зазвонил телефон.

Трубку снял хозяин дома.

— Алло?

— Она действительно заслуживает восхищения. — Виктор на том конце весело рассмеялся. Вот уж не ожидал от тебя.

Жанлен нахмурился.

— Что? — Последние слова не совсем были ему понятны: чего это от него не ожидали?

— Что-что, — хохотнул Виктор. — Я уже все сделал, отправлю к тебе домой с разносчиком.

Жди свою ненаглядную. Как-нибудь потом зайду к тебе отметить этот кадр.

Жанлен улыбнулся.

— Тебе понравилось?

— Еще бы. Такое не может не понравиться тридцатилетнему холостяку. До встречи. — И он повесил трубку.

Жанлен пожал плечами: при чем здесь холостяк? Хотя, впрочем, это же церковь. Конечно, она не может не наводить на мысли о браке. А ведь Виктор действительно пока не нашел свою единственную и был почти одержим идеей поиска дамы сердца. К несчастью, женщины по большей части его не удовлетворяли. Слишком эмансипированные, бравирующие своей независимостью. А ведь не в том счастье мужчины.

Ему хочется оберегать свой нежный цветок от леденящих ветров бытия, защищать от бурь и невзгод. Современные же дамы скорее бы позволили себя унизить, чем терпели бы чье-либо заступничество. Жанлен снова улыбнулся. Сам-то он недалеко ушел от Виктора. В двадцать семь лет мысли о браке, как ни странно, абсолютно его не заботили. Да и Жака тоже. Оба жили искусством, не помышляя о мирском. Казалось, потребности любить не существовало в них вовсе. Разумеется, женщины были. Они появлялись как-то сами собой, выдумывали страсти и чувства, кокетничали, согревали постель, потом, незамеченные и оскорбленные, исчезали. Жанлен уже на следующий день едва ли мог вспомнить имя ушедшей накануне вечером. Интересно, по какому такому закону все блага достаются тем, кто, собственно, не считает их таковыми?

— Салат наконец был готов. Жанлен выложил на тарелки жареную ветчину и пошел накрывать стоящий в гостиной стол. Жак помог ему, и уже через пару минут сервировкой восхитилась бы любая хозяйка. Братья улыбнулись друг другу.

Когда-то давным-давно в доме отца они мечтали о том, что будут вот так накрывать на стол своим женам, пока те гуляют в парке с детьми.

Это поклонение женщине они унаследовали от отца. Да, Фредерик Тартавель имел недостатки, но он ни разу в жизни не повысил голоса на свою жену, ни разу не сказал ей ни одного грубого слова. Таково было негласное правило дома.

Пятеро мужчин и одна леди.

Теперь же здесь, в Нидерландах, братья следовали раз установленному закону. Конечно, это распространялось на всех женщин. Даже если они не нравились, Жак и Жанлен всегда были учтивы.

Сегодня же в доме ждали особую гостью — Ньиве Керк. Наконец-то. Вечер обещал много разговоров.

И вот в дверь позвонили. Как странно прозвучала заливистая электрическая трель. Как вдруг преобразилось все вокруг. Жанлен ощутил странный холодок, проскользнувший подобно струйке воды между лопатками. Потом покалывание в кончиках пальцев. Интересно, к чему бы это?

Он словно в бреду подошел к двери, принял завернутую в золотистую, с сердечками, бумагу рамку с фотографией у разносчика и, дав чаевые, вернулся в комнату. Что это с Виктором? Что за дурацкие шуточки? При чем здесь сердечки? Жанлен почувствовал, как в грудь вползает тревога.

— Сразу откроем? — с нетерпением осведомился Жак. У него уже руки чесались разорвать бумагу и впиться взглядом профессионала в снимок. — Ну?

Жанлен как-то растерялся, и неожиданно ему стало страшно. А вдруг не получилось? Почему он не проверил негатив? Почему не рассмотрел все как следует? Ведь на снимке не должно быть ни единого изъяна, это же церковь.

— Ну? Что остановился? — возмутился Жак. — Если боишься, давай я открою.

— Нет. — Жанлен едва удержался, чтобы не отпрыгнуть в сторону.

— А! Ревнуешь? — понимающе кивнул брат. — Я тоже не люблю, когда чужие трогают мои картины. Но уж очень хочется взглянуть.