Поэты пушкинской поры

В селе Зажитном двор широкий,
Тесовая изба,
Светлица и терём высокий,
Беленая труба.

Ни в чем не скуден дом богатый:
Ни в хлебе, ни в вине,
Ни в мягкой рухляди камчатой,
Ни в золотой казне.

Хозяин, староста окру́га,
Родился сиротой,
Без рода, племени и друга,
С одною нищетой.

И с нею век бы жил детина,
Но сжалился мужик:
Взял в дом, и как родного сына
Взрастил его старик.

Большая чрез село дорога;
Он постоялый двор
Держал, и с помощию Бога
Нажив его был скор.

Но как от злых людей спастися?
Убогим быть – беда;
Богатым – пуще берегися
И горшего вреда.

Купцы приехали к ночлегу
Однажды ввечеру,
И рано в путь впрягли телегу
Назавтра поутру.

Недолго спорили о плате,
И со двора долой;
А сам хозяин на полате
Удавлен той порой.

Тревога в доме; с понятыми
Настигли, и нашли:
Они с пожитками своими
Хозяйские свезли.

Нет слова молвить в оправданье,
И уголовный суд
В Сибирь сослал их в наказанье,
В работу медных руд.

А старика меж тем с моленьем
Предав навек земле,
Приемыш получил с именьем
Чин старосты в селе.

Но что чины, что деньги, слава,
Когда болит душа?
Тогда ни почесть, ни забава,
Ни жизнь не хороша.

Так из последней бьется силы
Почти он десять лет;
Ни дети, ни жена не милы,
Постыл весь белый свет.

Один в лесу день целый бродит,
От встречного бежит,
Глаз напролет всю ночь не сводит
И всё в окно глядит.

Особенно когда день жаркий
Потухнет в ясну ночь
И светят в небе месяц яркий, —
Он ни на миг не прочь.

Все спят; но он один садится
К косящету окну.
То засмеется, то смутится
И смотрит на луну.

Жена приметила повадки,
И страшен муж ей стал,
И не поймет она загадки,
И просит, чтоб сказал.

«Хозяин! что не спишь ты ночи?
Иль ночь тебе долга?
И что на месяц пялишь очи,
Как будто на врага?»

– «Молчи, жена, не бабье дело
Все мужни тайны знать:
Скажи тебе – считай уж смело,
Не стерпишь не сболтать».

– «Ах, нет! вот Бог тебе свидетель,
Не молвлю ни словца;
Лишь всё скажи, мой благодетель,
С начала до конца».

– «Будь так – скажу во что б ни стало.
Ты помнишь старика;
Хоть на купцов сомненье пало,
Я с рук сбыл дурака».

– «Как ты!» – «Да так: то было летом,
Вот помню, как теперь.
Неза́долго перед рассветом;
Стояла настежь дверь.

Вошел я в и́збу, на полате
Спал старый крепким сном;
Надел уж петлю, да некстати
Трону́л его узлом.

Проснулся, черт, и видит: худо!
Нет в доме ни души.
«Убить меня тебе не чудо,
Пожалуй задуши.

Но помни слово: не обидит
Без казни ввек злодей;
Есть там свидетель, он увидит,
Когда здесь нет людей».

Сказал – и указал в окошко.
Со всех я дернул сил,
Сам испугавшися немножко,
Что, кем он мне грозил, —

Взглянул, а месяц тут проклятый
И смотрит на меня.
И не устанет, а десятый
Уж год с того ведь дня.

«Да полно, что! гляди, плешивый!
Не побоюсь тебя;
Ты, видно, сроду молчаливый:
Так знай лишь про себя».

Тут староста на месяц снова
С усмешкою взглянул;
Потом, не говоря ни слова,
Улегся и заснул.

Не спит жена: ей страх и совесть
Покоя не дают.
Судьям доносит страшну повесть,
И за убийцей шлют.

В речах он сбился от боязни,
Его попутал Бог,
И, не стерпевши тяжкой казни,
Под нею он издох.

Казнь божья вслед злодею рыщет;
Обманет пусть людей,
Но виноватого Бог сыщет —
Вот песни склад моей.