Поэты «Искры». Том 1

Поэты, которым отведено настоящее издание «Библиотеки поэта», печатались не в одной «Искре», а и в других периодических изданиях своего времени. Но именно «Искра» была той, так сказать, поэтической лабораторией, где оформились или окрепли их идейное направление и литературная манера. Л. И. Пальмин, творчество которого будет представлено в другом сборнике, с горечью отмечая упадок поэзии и журналистики 1880-х годов, писал Н. А. Лейкину: «Я — старый сотрудник незабвенной „Искры“ и один из коренных бойцов под ее знаменем»[9].

2

В русской поэзии середины XIX века отчетливо обозначились два главных течения: одно из них — демократическая и реалистическая школа Некрасова, пафосом которой было все более тесное сближение литературы с действительностью, другое — так называемая «чистая поэзия», к которой современники относили Фета, Майкова, Алексея Толстого и других.

Теоретики «чистой поэзии», «искусства для искусства», считали, что подлинное искусство не подчинено «никаким временным, преходящим целям» и служит «само себе целью», что «мир поэзии и мир гражданской деятельности вполне независимы друг от друга» (А. В. Дружинин)[10], что область поэзии — «вечные свойства души человеческой» (В. П. Боткин)[11].Они ратовали за «созерцательное направление» литературы (слова Боткина)[12] и утверждали, что необходимо положить «естественный предел сатире» и создавать ценности, которые могут быть «противовесием реализму в искусстве»[13].

По представлениям же Некрасова и поэтов его школы, между искусством и жизнью, поэтической мечтой и повседневной действительностью нет никакого средостения, все многообразие жизни является предметом искусства, художник — человек своего времени и его не могут не волновать больные вопросы и тревоги современности. Еще в начале 1850-х годов Некрасов «незлобивому поэту», чуждому житейских треволнений, противопоставил другого поэта, который, «уста вооружив сатирой», «проповедует любовь Враждебным словом отрицанья».

Разумеется, и представители «чистой поэзии» откликались на политическую злобу дня; борясь с тенденциозностью и политикой в искусстве, сами писали тенденциозные стихи. С другой стороны, Некрасов и его последователи (особенно Некрасов), думавшие прежде всего о переустройстве жизни на более разумных основаниях, не чуждались личных душевных переживаний. Речь шла, таким образом, о преобладающем интересе к той или иной сфере человеческого существования и разном характере их изображения.

Искровцы — одна из ветвей некрасовской школы. Кстати сказать, самое понятие «некрасовская школа» относится еще к 1860-м годам. Мне удалось в свое время обнаружить его в отзыве об одном из искровцев — Д. Д. Минаеве[14]. Характерным признаком этого крыла некрасовской школы было преимущественное (хотя и не исключительное) тяготение к сатире, к тем «низким» жанрам, к которым пренебрежительно относились (во всяком случае, в теории) сторонники «искусства для искусства», — сатирическому фельетону, пародии, эпиграмме и т. п.

Искровцы решительно отвергали эту теорию.

Ну да, мы на смех стихотворцы!
Да, мы смешим, затем что грех,
Не вызывая общий смех,
Смотреть, как вы, искусствоборцы,
Надеть на русские умы
Хотите, растлевая чувства,
Халат «искусства для искусства»
Из расписной тармаламы,—

заявляет В. Курочкин в стихотворении «Возрожденный Панглосс».

Поэт для него — прежде всего гражданин, человек, тесно связанный со своим народом, болеющий его страданиями, прославляющий «блеск его великих дел», борющийся за его благо. В таком поэте народ видит своего «учителя» и потерю его переживает как великое горе: «Угас поэт — народ осиротел» (стихотворение на смерть Беранже).

Другой поэт, А. Сниткин, в ответ на программное стихотворение Я. П. Полонского «Для немногих» пишет стихотворение под полемическим заглавием «Для многих». Полонский признается в этом стихотворении, что бог не дал ему «бича сатиры» и что не дело поэта писать о «мире сует», «карать обиды, грехи народов и судей», что его призвание совсем иное. К нему прилетают видения, звезды шлют ему немой привет, но немногие внимают ему, и он — поэт для немногих. Отклоняя такой взгляд на поэзию, Сниткин выдвигает диаметрально противоположную точку зрения. Для него на первом плане — обличительная общественная сила поэзии, защита «безгласных, маленьких людей», и он готов отказаться для этого от воспевания «сонных листьев трепетанья» и «сонма созвездий в небесах». Формуле «И для немногих я поэт» Сниткин противопоставляет другую, выражающую его демократические убеждения: «Я для публики поэт».