Поэма Уединений

Кто скажет, что такое жизнь?.. Молчат!
Оглядываю лет моих пожитки,
истаяли времён счастливых слитки,
сгорели дни мои — остался чад.

Зачем сосуд часов моих почат?
Здоровье, возраст — тоньше тонкой нитки,
избыта жизнь, прожитое — в избытке,
в душе моей все бедствия кричат!

Вчера ушло, а Завтра не настало,
Сегодня мчать в Былое не устало.
Кто я?.. Дон Был, Дон Буду, Дон Истлел...

Вчера, Сегодня, Завтра, — в них едины
пелёнки и посмертные холстины.
Наследовать успенье — мой удел.

Кризис экономики, неверие в завтрашний день, обнищание привели к новой метафизике, к новому видению мира, который воспринимается как оксюморон, парадокс (этакий «прикол», говоря языком современной молодежи), как разупорядоченный порядок, ладный разлад, как нечто близкое к написанному в ту же эпоху Шекспиром «The time is out of joint...» — высказыванию, знакомому нам по переводу Бориса Пастернака: «Порвалась дней связующая нить...»[7] (Не эти ли чувства испытываем мы в начале нашего XXI столетия?)

Термин барокко появился позже, нежели само направление в искусстве. Поначалу обозначая определенный стиль, он стал маркером XVII века, в котором имели место явления не только барочные. XVIII век предал барокко почти полному забвению, но в XIX веке барокко, во взаимосвязи с Ренессансом, начинают рассматривать как выражение чередующихся принципов, ни один из которых не может претендовать на главенство[8].

Полюсами планеты Барокко явились две разновидности тёмного и трудного стиля — культеранизм (culteranismo), преимущественно в поэзии, и консептизм (conceptismo) в прозе. Гонгора и Кеведо[9], находясь на этих полюсах, стали яркими выразителями данных направлений, чьи изобретательные филиппики, при всей язвительности, содержат этические и эстетические взгляды обоих направлений. И всё же, при кажущейся оппозиции, они в своей основе были выражением схожего аристократизма. С той разницей, что культеранисты прибегали к нагнетанию экспрессии, конденсации языковых средств, оригинальности в лексике, привнесению латинского словаря и синтаксиса, гармонии и музыкальности стиха, блеску образов и метафор. А концептисты, яростно нападая на «темноту» первых, исповедовали идею сложности умозаключений, остромыслия, концепта. Разумеется, и то и другое направления влияли друг на друга; у Гонгоры-культераниста немало свидетельств острых умозаключений, как, например, в сонете «На Христово рождение»:

Стократ от человека к смерти путь
короче, чем от Бога к человеку!

Основные черты стиля Гонгоры и всего направления, названного впоследствии гонгоризмом, — законченность и точность формы:

Присяга воина шпорит,
любовь арканит на месте:
но выйти на сечу — трусость,
уйти от милой — бесчестье.

Тонкое чувство гармонии, цвета, звука:

Серебра была светлее
Фисба, младости картина,
отсвет хрусталя и злата,
двух смарагдов и рубина.
Словно памятки златые —
в перстни свившиеся кудри.
Лоб её — как жаркий полдень,
отражённый в перламутре.

Словесная орнаментация с избытком культизмов:

Пусть для Минервы отжимают злато,
пусть дуб к лозе наведается в гости —
и лоб Геракла увенчают грозди,
и потрясает палицей Леней.
Прииди, о прииди, Гименей.

Сложные построения фраз:

Воздушная едва могла арена
вместить сей алчный сброд,
но снят клобук — и взыскан день мгновенно
злым Беркутом, чей вертикален взлёт
(он гарпия, но — северного края),
сверлит он тучу ложную, взмывая
туда, где свет правдив, и там парит, —
над бегством сброда истинный Зенит.

Изобретательные метафоры: