Поджигатели. Ночь длинных ножей

Вот Гитлер с глубокомысленным видом вещает (у него даже наморщен лоб, словно эти слова стоят ему усилия мысли):

– Я хочу объяснить великий секрет, мой секрет, который, следовательно, является и секретом Германии: я открыл фактор организации. Другие народы живут под режимом индивидуализма, тогда как для нас, немцев, образцом является режим организации. Организующим началом немецкого народа являюсь я. Без меня он ничто. Германия желает организовать Европу, потому что этого желаю я. Война, и только война, которую поведу я, организует Европу. Народы Европы будут приобщены к высшей цивилизации немцев, которую я основываю…

«Это Освальд», – определял Геббельс, мысленно подставляя вместо всех гитлеровских «я» освальдовское «мы».

А Гитлер между тем, поощряемый напускным вниманием слушателя, продолжал с возрастающим энтузиазмом:

– Вы же сами знаете, Юпп: только Германия обладает тайной культуры как организующей силы. Я постиг эту тайну, потому что я до конца понял значение силы. Только сила рождает право. Я утверждаю: горсть силы лучше мешка, наполненного правом. Право определяется биологией расы, ее особенностями. Особенностями, родившими наше истинно Германское право, наделен я. В свою очередь я обладаю способностью и правом наделять силой других. Я даю это тем, кто жил одним со мною прошлым, кто сопричастен к великой истории нашего народа и потому, по праву крови, обладает неистребимым божественно-биологическим преимуществом перед другими расами. Я никогда не унижусь до того, чтобы разговаривать с народами-рабами, как с равными. И никогда не доведу немцев до такого состояния, чтобы они были вынуждены на подобное унижение. Только голос господ будет раздаваться из Германии на протяжении тысячелетия, пока мир будет жить моим именем, памятью обо мне. – Гитлер приостановил свой непрерывный бег по комнате. Остановившись перед Геббельсом, он стал при каждом слове тыкать в его сторону указательным пальцем: – Вы, Юпп, должны сделать из этого выводы и для себя: раб – это вещь. Это говорящее орудие. Притом далеко не самое совершенное орудие, поэтому не из числа тех орудий, которые заслуживают бережного обращения. Вы должны запомнить, Юпп: рабу не нужна культура! Ему не нужно образование за пределами тех минимальных познаний о собственной профессии, к которой он приставлен. Да и вообще, Юпп, мне иногда кажется, что малообразованный человек, но физически крепкий, с твердым характером, исполненный решимости и силы воли, гораздо полезнее для нашего общества, чем умственно развитой, человек со слабым физическим здоровьем. – Заметив протестующий жест Геббельса, он поспешил добавить: – Да, да, это относится к немцам. Во всяком случае, на том этапе истории, когда я строю новое общество. – Тут он сделал передышку, словно набирая воздух для нового словесного наступления, и еще ближе придвинулся к Геббельсу. Даже при своем маленьком росте он возвышался теперь над самой головой министра. – Именно такие немцы мне нужны для национальной революции, – продолжал он. – Настоящая революция – только та, где участвует весь народ. Настоящая революция – это один вскрик, одна железная хватка, один гнев… одна… одна цель…

«Забыл дальше, – насмешливо подумал Геббельс, – хотя до сих пор слово в слово, даже со знаками препинания, он повторял Шпенглера…»

– Социализм, – не унимался между тем Гитлер, – это пруссачество. Понятие «пруссачество» совпадает с тем, что мы понимаем под словом «социализм». Наш социализм – это то, что воодушевляло королей и что выражалось в поступи гренадерских полков. Социализм – это прежде всего насилие.

«Если не считать последней фразы, – подумал Геббельс, – то это уже мое. Фюрер не стесняется с чужими словами…»

– А насилие – это война, – проговорил он, глядя в упор на умолкшего Гитлера. – Француз по имени Мирабо сказал: «Война – это индустрия Пруссии».

– Чертовски верно сказано! – в восторге воскликнул Гитлер. – Этот француз – настоящий парень. Он национал-социалист по духу. Вы должны отыскать его, Юпп. Такие люди нам нужны. Они будут моей Пятой колонной во Франции.

– Непременно, мой фюрер, – без тени смущения согласился Геббельс. – Именно такие и будут нашей Пятой колонной. Но, смею думать, эта колонна понадобится нам не раньше, чем мы сумеем покончить с Пятой колонной у себя, внутри Германии.

– Что вы имеете в виду? – Гитлер нахмурился и, заложив руки за спину, расставил ноги, будто искал устойчивости для принятия удара. – Что вы хотели сказать, Юпп? – подозрительно переспросил он.

– Только это, мой фюрер, – с невозмутимым спокойствием ответил Геббельс, движением фокусника разворачивая перед Гитлером его собственный портрет с дырами от пуль.

В первый момент, казалось, Гитлер не понимал, что перед ним. А когда разобрал, то в испуге отпрянул, выставив вперед руки, как для защиты.

Несколько мгновений длилось молчание, в котором слышно было учащавшееся и делавшееся все более тяжелым дыхание Гитлера.