Поджигатели (Книга 2)

Девушка молча показала на яркую булавку в виде трилистника, горчащую в его галстуке.

- Вы правы! А я и забыл, - сказал Цихауэр.

В дверях купе показалась голова кондуктора. Увидев девушку, он вошел.

- Вы сели на ходу! Придется уплатить штраф.

Он повернулся к Цихауэру и, коснувшись козырька, вручил ему купленные билеты и сдачу.

- Вот вам пять марок за хлопоты и пять марок штрафа. - С этими словами Цихауэр взял кондуктора за плечи и, повернув, подтолкнул к двери купе.

Приглядевшись к девушке, Цихауэр увидел, что она хороша собой. Но на ней было пальто, переделанное из мужского и слишком ей широкое; на ногах грубые ботинки с низкими подкованными каблуками. Разглядывая новую спутницу, Цихауэр не сразу отдал себе отчет, что в ее наружности показалось ему таким привлекательным. Бледная кожа, впалые щеки и необычайна усталые глаза. Впрочем, может быть, в этих-то глазах и было все дело...

Между тем поезд сбавлял ход. Рельсы все круче поднимались в гору. Горы теснее сдвигались к железной дороге. Как огромные раны, зияли провалы каменоломен. На их светлых выработках темнели фигуры рабочих. Подвешенные на веревках, они долбили отвесную стену скалы. Светложелтая пыль поднималась под ударами кирки и, расплываясь в воздухе, как дым, оседала в лощине.

- Визенталь, - сказала девушка и встала, потянувшись за своим коробом.

Когда они сошли с поезда, к ним подошел кондуктор.

- Прекрасные места, - сказал он и порылся в своей сумке. - Нигде в Германии не получите такого обеда! - И, уже вскакивая на подножку тронувшегося вагона, протянул Цихауэру карточку: - Нигде в Германии!..

Художник взялся было за огромный короб спутницы.

- Чтобы на нас показывали пальцами? - сказала она и ловко вскинула ношу на плечи.

На платформе было несколько крестьян. Они сидели на скамьях, кутаясь в пальто и плащи. Около каждого стоял такой же огромный короб.

- Что в них? - с любопытством спросил художник.

- Игрушки. Мы возим их в Аннаберг.

- И вы тоже?!

Она прервала его:

- Вы приехали на похороны вашего дяди... Сегодня мы хороним отца. Меня зовут Рената Шенек.

- Рената. Рени?.. Я не забуду.

На площади перед вокзалом тоже сидели люди с коробами. Их было много. У всех был одинаково измученный вид, хотя день еще не начинался.

- Смотрите-ка, молодая Шенек уже вернулась, - с завистью сказала старуха, сидевшая с краю, прямо на земле.

- Мы сегодня хороним отца, матушка Зельте, - на ходу ответила Рени. Вы придете?

- Иди, иди, - проворчала старуха. - Кому надо, тот и придет.

Сначала они шли дорогой, потом свернули на тропинку, круто поднимающуюся в гору. Когда им встречались крестьяне, Цихауэр первый снимал шляпу.

- Грюсс гот! - говорил он.

- Грюсс гот!.. - хмуро отвечали они, отводя глаза.

Мужчины попадались все реже. Откуда-то из кустов неожиданно появлялись детишки и старухи, сгибавшиеся под тяжестью вязанок хвороста.

Цихауэр приподнимал шляпу:

- Грюсс гот!

Но никто ему уже не отвечал. Дети пугливо шарахались в кусты, старухи угрюмо отворачивались, опираясь на палки и сходя с тропинки, чтобы пропустить незнакомцев.

Чем дальше они шли, тем труднее было Цихауэру скрыть утомление, тяжелое дыхание выдавало его.

Рени поставила короб и опустилась на камень. Она сняла шляпу, и Цихауэр увидел, что ее волосы закручены в тяжелый узел на затылке. От этого голова ее уже не казалась такой маленькой, но незатененное полями шляпы лицо выглядело еще более усталым. Цихауэр отвел от нее взгляд и посмотрел на восток. Солнце уже поднялось над хребтом. Далеко впереди, окруженная грядою темных скал, возвышалась могучая гора. Она стояла величественная и тяжелая, распустив зеленый подол подножия до самой долины. Вершина ее, коричневая, изрытая глубокими складками, была накрыта высоким серебряным чепцом снега. Белые фестоны, как кружево, спускались на ее широкие серые плечи. Рени взглянула туда.

- Там уже нет наци, - сказала Рени, указывая на горы.

Оба ее спутника кивнули головами и с интересом посмотрели на ту землю, где "не было наци". Зинн поднялся первым.

- Идемте...

- Теперь сюда, - сказала Рени и свернула направо.

За поворотом сразу открылась деревня. Поднявшись к ней, они вошли в последний дом, выходивший на дорогу глухой стеной двора. В лицо им ударила густая струя смрадного пара, в котором смешались запахи распаренного дерева, клея, дешевых красок. В комнате царил полумрак.

Неприятный запах исходил и от игрушек, сушившихся на нескольких полках, опоясавших огромную печь, занимавшую всю середину комнаты. Здесь был целый зоологический сад, вырезанный из дерева.

Куча фигурок, белевших свежеоструганным деревом, была свалена на полу у большого стола, вокруг которого сидела вся семья. Дети наравне со взрослыми клеили и раскрашивали. Когда вошла Рени, дети обступили снятый ею короб. Рени извлекла из него несколько пакетиков. Один из них - пачку печенья - она тут же вскрыла и дала детям по круглому бисквиту. Это было самое дешевое печенье, но дети ели его, причмокивая от удовольствия.