Поджигатели (Книга 2)

- Друзья мои, чехи и немцы, я вместе с вами кричу: позор! Позор предателям чести Франции, позор изменникам слову! Но клянусь вам словом солдата: Франция не виновата в этом позоре. Виноваты те, кто предает ее в целом так же, как каждого из вас. Ваш позор - позор всех честных французов, ваше несчастье - несчастье Франции. - Гарро перегнулся через перила и, казалось, готов был прыгнуть в толпу. Он с возрастающим возбуждением прокричал: - Старый французский солдат, сражавшийся рядом со многими из вас за честь Франции и за свободу вашей республики, я хочу сохранить право называться французом, хочу сохранить право на ваше рукопожатие - я буду с вами до конца, что бы ни случилось, хотя бы сам Даладье пришел сюда вместе с Гитлером. Моя пуля будет первой, которая пронзит грудь ренегата. Клянусь вам, друзья мои, тысячи французов станут в ваши ряды, как они стали недавно в ряды бойцов Испанской республики, вопреки воле наших продажных и глупых министров. Да здравствует незыблемая дружба наших великих народов, да здравствует верность и честь! - Он отогнул лацкан своего пиджака и, показывая толпе вдетую в петлицу розетку почетного легионера, крикнул: Пусть это будет залогом моей верности клятве, которую я даю сейчас Чехословацкой республике. - С этими словами он отколол красную розетку, поднес к губам и бросил в шляпу. За нею зеленую ленточку с пальмовыми ветвями - знак военного креста, а там следующую и следующую - все ленточки своей разноцветной колодки. Он поднял шляпу над головою, чтобы ее видели все. - Я возвращаю это правительству Франции как знак презрения к нему.

Через минуту он появился на крыльце. Сотни рук тянулись к нему с выдернутыми из петлиц ленточками французских орденов. То были боевые ордена, заработанные чешскими солдатами на полях сражений Европы. На глазах некоторых стояли слезы, но они все же бросали свои ленточки в шляпу Гарро. Красные, зеленые, бело-синие.

Гарро глазами отыскал в толпе Кропачека и подошел к нему через расступающуюся толпу.

- Прошу вас как французского консула принять это.

И он высыпал содержимое шляпы к ногам ошеломленного чеха.

Несколько мгновений толстяк смотрел на разноцветную кучу, закрывшую носки его башмаков, потом в испуге отступил.

- Что вы, что вы, господа!.. Я не могу, я никак не могу... Господа, я слагаю с себя обязанности консула Франции... Я не могу, никак не могу, господа, исполнять эти обязанности... Представлять господина Боннэ и прочих?.. Нет, господа!

Он снял шляпу и поклонился толпе. Толпа аплодировала.

Внезапно шум смолк. Все лица обратились к одной из улиц, выходивших на площадь. Оттуда слышался ритмический шаг идущих в строю людей. И тут же снова заговорил репродуктор:

"Гитлер призвал полтора миллиона резервистов". И все.

Слышалась дробь тяжелых шагов из улицы: рррах, рррах, рррах, рррах...

Словно аккомпанемент к сообщению радио.

Рррах, рррах...

Вот достойный ответ проклятому крикуну Гитлеру: он еще только призвал своих башибузуков, а чешские солдаты уже подходят к границе!

Рррах, рррах...

Покраснев от усилия, Кропачек взобрался на тумбу и, раздувая светлые усы, крикнул:

- Славной чешской армии на здар!

- Здаррр... здаррр... здаррр!.. - бурею пронеслось над площадью и вдруг оборвалось: из улицы показался отряд. Ряды ног в белых чулках, с голыми коленками поднимались, как одна, и с треском обрушивали на мостовую подкованные подошвы: рррах, рррах... рррах, рррах...

Навстречу ему, из противоположной улицы, донесся такой же угрожающий стук: рррах... рррах...

Приближался второй отряд.

Кропачек недоуменно озирался со своей тумбы, поворачивая голову то к одной, то к другой колонне фашистов. Он понял, что сейчас произойдет то, чего правительство хотело избежать в Либереце. Повидимому, хенлейновцы давно готовились к этому дню. В руках у них виднелись стальные прутья и резиновые дубинки. Но прежде чем он сообразил, что же, собственно, следует сказать или сделать, кто-то сильно дернул его за рукав, и он должен был спрыгнуть, чтобы не упасть.

- Сейчас же уезжайте, - повелительно бросил Цихауэр.

- Да, да, живо домой, дядя Януш, - подтвердил вынырнувший тут же Ярош. - Здесь будет жарко.

Он рассмеялся, показав все зубы, и, махнув рукой на прощанье, побежал за Цихауэром.

Они с трудом прокладывали себе путь к пивной, где появился вытащенный на улицу столик. Столик был мраморный, на тонких железных ножках. Он угрожающе раскачивался при каждом движении взобравшегося на него грузного чеха. Чех что-то с натугою кричал, но его никто не слушал. Все взоры были обращены на появившихся с двух сторон хенлейновцев.

Возле самой пивной Цихауэр и Купка нагнали Зинна, так же усиленно, как они, работавшего локтями.

В это время грузный чех, убедившись, вероятно, в том, что его все равно никто не слушает, неловко спрыгнул со столика. Вместо него на столике сразу появился другой оратор. Едва увидев его, Цихауэр остановился как вкопанный: он узнал Золотозубого.