Поджигатель

Последнюю фразу он бросил через плечо и исчез за вращающимися дверями диспетчерской. Я осталась сидеть на стуле, беспомощно разевая рот. Меня переиграли, обвели вокруг пальца. Насколько я знаю Роба, он не отдаст мне папки до тех пор, пока я не приму его условия. Хотя, если честно, я не слишком возражала. В общем-то идея неплохая. Во всяком случае, так мне тогда казалось.

Открыв входную дверь, я услышала телефонный звонок, но не было сил бежать к аппарату. Прямо у порога скинув куртку и туфли, я устало побрела вверх по лестнице, держа их в руках. Все тело ломило. Я ощущала себя дряхлой развалиной. Когда поднялась на второй этаж, включился автоответчик, и я на секунду остановилась, прислушиваясь к маминому голосу. Что означает этот убитый тон: у нее действительно что-то стряслось или она, как обычно, давит на жалость?

— Очень жаль, Мэйв, что тебя нет дома. Я хотела с тобой поговорить. — Долгая пауза. — Может, позвонишь мне, когда будет время? — Еще одна пауза. — Никаких особых новостей. Просто мы давно не общались, и твой отец волнуется.

Я фыркнула. Папа волнуется? Вот уж ни за что не поверю!

— Я разговаривала с…

Я бросила куртку и туфли на диван в гостиной, потом, спохватившись, подняла туфли и виновато похлопала по лиловому замшевому сиденью, счищая оставшиеся на нем пыльные пятна. Ну кто покупает софу из лиловой замши? Эдакого монстра — длинного, жутко неудобного, зато страшно дорогого, как сказал мне Ян, когда я поставила кружку с чаем на подлокотник, отпечатав на нем ободок. По мне, так лучше уютный продавленный диванчик, где можно поваляться, посмотреть телевизор и погрызть шоколад. Зачем нужна мебель, если ею нельзя пользоваться?

Опять зазвонил телефон.

— Мэйв? Это мама. Твой автоответчик меня отключил.

Все правильно, даже у машины есть предел терпения. Не надо делать такие долгие паузы, тогда уложишься в десять минут.

— Я хотела сказать, — продолжила мама, — что разговаривала с твоей тетушкой Морин. Оказывается, Дениз беременна, в мае будет рожать. Разумеется, она говорит, что безумно рада, — а что еще она может сказать? Ни слова о том, собираются ли Дениз и Кормак жениться. Но я решила сообщить тебе эту новость. В самом деле счастливую. Морин скоро станет бабушкой! Она спрашивала о тебе, но я сказала, что у тебя в ближайшем будущем ничего подобного не предвидится. Я вообще сомневаюсь, что при твоей работе ты когда-нибудь родишь. Наверное, мне не суждено подержать… — Снова пикнул автоответчик, и наступила блаженная тишина.

Я закатила глаза и пошла из гостиной. Телефон опять начал трезвонить. Ну уж нет, ни за что не отвечу! Пусть болтает свой вздор на пленку.

Я дала себе слово, что позвоню ей завтра. Только бы она не стала в очередной раз отчитывать меня за то, что я коп! Я уже пять лет работаю в полиции, а она все никак не может к этому привыкнуть. В Ирландии у меня был целый полк двоюродных братьев и сестер, которые враждебно относились к английским властям. Вряд ли кто-то из них состоял в ИРА, [12]однако они были убежденными националистами, наизусть знали текст песни «А Nation Once Again» [13]и, разбуженные среди ночи, могли по порядку перечислить всех подписавшихся под Декларацией 1916 года. [14]Мама долго не признавалась нашим многочисленным родственникам, кем я работаю, — все надеялась, что я передумаю. Да и сейчас, общаясь с ними, старательно избегала эту тему. Я уже давно не обращала внимания на ее претензии, но иногда они меня задевали. Мне, как и всем, очень хотелось, чтобы родители мною гордились.

В кухне я сразу включила чайник и, только осушив полкружки чаю, заметила на дверце холодильника записку, написанную сжатым неразборчивым почерком Яна: «Звонила твоя мама. Перезвони ей». Второе предложение было подчеркнуто. Бедный Ян! Она его не любит. Во-первых, ей не нравится, что мы живем вместе. Во-вторых, он не католик. Хуже того, он вообще не причисляет себя ни к какой религии. Будь он протестантом, она бы еще могла с этим смириться, но безбожников моя мама терпеть не может.

Интересно, что они сказали друг другу? Обычно Ян, только услышав ее голос на другом конце провода, буквально швырял мне трубку. Маму сильно раздражало, что он не хочет разговаривать с ней по телефону. Мягкий донеголский [15]акцент, который она не утратила за тридцать лет жизни в Англии, иногда скрадывал язвительность тона, однако с ней всегда приходилось быть начеку: она могла сразить наповал одной острой фразой. Я передернулась. Нет, сегодня вечером у меня решительно нет сил общаться с родительницей!

Чтобы взбодриться, я приняла душ и, видимо, провела в ванной больше времени, чем собиралась. Во всяком случае, когда раздался дверной звонок, еще не успела одеться. Наспех замотавшись в полотенце, я прошлепала вниз по лестнице.