Поджигатель

Мне казалось, что в пятницу ночью я вообще не спала. Но наверное, в какой-то момент все же задремала, потому что проснулась рано утром, онемевшая и замерзшая: пуховое одеяло сползло на пол, а глаза болели, будто в них насыпали песку. За окном было темно и тихо. Такая тишина бывает только по выходным, когда все мои труженики-соседи, по будням встающие ни свет ни заря, предаются блаженному отдыху. В окне спальни маячили голые замерзшие сады, а за ними, на соседней улице, виднелись задние стены домов. Нигде ни огонька, ни признака жизни, только темные окна, слепо смотрящие на меня пустыми глазницами.

Я уже не могла заснуть и отключиться от реальности. Испытывала невероятную бодрость, остро ощущая собственное тело и все, что его окружало: густой ворс ковра под ногами, мягкую свалявшуюся фланель старенькой пижамы, холод, просачивающийся в спальню сквозь щели рассохшейся оконной рамы. Завитки волос щекотали шею, словно чьи-то мягкие ласковые пальцы. Передернувшись, я резко тряхнула головой, отбросив волосы за спину.

— Брр… до чего холодно, — пробормотала я и прошлепала вниз по лестнице в толстом махровом халате, чтобы заварить чай, а потом вернулась в спальню и села в подушки, не включая прикроватную лампу. Я держала кружку обеими руками, прихлебывала горячий чай и смотрела в окно в ожидании рассвета, мысленно составляя список дел на день, неделю, остаток месяца. Эти дела были сугубо личными, не имевшими отношения к работе. Я думала о том, кем была и кем стану. Ребекка давно внушала мне, что я должна измениться. По иронии судьбы именно сейчас, когда ее голос отзвучал навеки, я наконец-то начала следовать ее советам.

Спустя два часа я вышла из дома. А до этого пробежалась по комнатам, собирая и складывая в пакеты одежду, туфли и постельное белье — их надо выбросить, они уже не годятся для «секонд-хэнда». Я бросила в общую кучу кое-какие предметы моего гардероба, от которых давно хотела избавиться: растянувшиеся костюмы, которые я носила во время стажировки; старые джинсы с пятнами смолы на отворотах; потрепанные спортивные штаны. На глаза попался джемпер с дырой на рукаве. Я нашла его, когда была студенткой, — он висел на спинке стула в Бодлианской библиотеке университета. Странно, но меня всегда притягивала чужая одежда. Казалось, в ней я как бы заимствую частичку другой личности, примеряю на себя чью-то жизнь. Так и не решившись выбросить этот джемпер, я почти машинально натянула его на себя, перед тем как выйти из дома…

И не пожалела, потому что утро выдалось морозное. Я торопливо шагала по тихим улицам к метро. Мне нравилось ездить в подземке в субботу, особенно спозаранку. Поезда пустые и не опаздывают, пассажиры ведут себя спокойнее и вежливее, чем в будни. Никто не мешает думать. Хотя в последнее время я только и делаю, что думаю.

Я сидела, глядя на свое отражение в темном окне поезда, искаженное и раздвоенное толстым стеклом. Обе мои версии выглядели бледными и изможденными из-за флуоресцентных ламп вагона и недосыпа.

Когда поезд остановился на станции «Эрлз-Корт» и напротив меня сел мужчина, загородив мое отражение, я облегченно вздохнула. На станции «Виктория» сделала пересадку, но в другом вагоне садиться не стала. Я стояла, держась за поручень, и смотрела в пол, тихо считая себе под нос, чтобы очистить голову от разных мыслей и оставить в ней только цифры: сколько поезд идет от станции до станции, сколько стоит, сколько людей выходит из вагона, сколько входит. Цифры простые, они успокаивают.

Я вышла на станции «Оксфорд-серкис» и побрела по улице. Я искала платье, причем особенное — темное, максимально простое, но не скучное. Хауорты сообщили, что собираются устроить панихиду по Ребекке, как только им разрешат забрать тело. Мол, траурная церемония в знак ее кончины послужит им пусть слабым, но утешением. Они хотят меня пригласить. На мой взгляд, не стоило заказывать поминальную службу, тем более так рано: горе еще слишком свежо, чтобы выставлять его на всеобщее обозрение. И все-таки я приду — надо поддержать родителей Ребекки. Они ждут меня, и я не могу их подвести.

На панихиде мне необходимо хорошо выглядеть — в память о Ребекке. И потом, там будут ее друзья — те, кому я запомнилась серой мышкой, счастливо живущей в ее тени (а может, вообще не запомнилась). Но теперь я изменилась. Пусть посмотрят на меня, а не мимо меня. Пусть увидят, какой я стала.

Я нашла его в «Селфриджес», [11]темно-синее платье из тонкой шерсти с рукавами три четверти, прямой юбкой, узкой талией и низким вырезом. Продавщица пришла в восторг, тем более что я по ее совету подобрала к платью новое пальто — безумно дорогое, словно для меня сшитое, с мягкой юбкой-колоколом. Я купила еще туфли и широкий шарф из серого кашемира. Протягивая на кассе кредитку, я не испытывала ни малейшего сожаления: все хорошо, все правильно, случай того требует.