Открыв глаза, я увидал, как вино текло по ее лицу. Она прислонилась спиной к стене и тяжело дышала.
— Мир в огне, — повторил пьяница. — Дайте мне еще вина.
— Воздайте ей так, как она воздала вам! — кричал пророк, который стал еще выше и худощавей. — В чаше, в которой она приготовляла вам вино, приготовьте ей вдвое. Сколько славилась она и роскошествовала, столько воздайте ей мучений и горестей, ибо она говорит в сердце своем: «Сижу царицей. Я не вдова и не увижу горести». Зато в один день придут на нее казни, смерть, и плач, и голод и будет сожжена огнем.
— Я дважды овдовела, — рыдала женщина, — и никогда не славилась, никогда не роскошествовала. Пощади!
Я смотрел, прищурившись, и перед глазами у меня все путалось и сталкивалось, моя девушка опрокинулась на пророка, хозяин погребка и пьяница подпрыгивали на столе, женщина на полу расплылась в тенях винного цвета.
— А мне, что будет мне? — крикнула девушка, взволнованная яростными, непонятными ей обличениями. — Какова будет моя участь? — Она подошла к стоявшему в углу погребка пророку, держа в одной руке клок его волос, в другой нож. — Обещай мне счастье, а не то я перережу тебе глотку.
Пьяный плюнул на толстуху, лежавшую на полу, но она даже не заметила. Пророк вздрогнул и резко откинулся назад, ударившись головой о стену.
— Восплачут и возрыдают о ней цари земные, блудодействовавшие с ней, когда увидят дым от пожара ее, стоя издали от страха мучений ее и говоря: «Горе, горе тебе, великий город Рим, город крепкий, ибо в один час пришел суд твой!» И купцы земные, что покупали тела и души человеческие, возрыдают о ней, потому что никто уже не покупает товаров их золотых и серебряных, и камней драгоценных, и жемчуга, и виссона, и порфиры, и вин, и елея, и муки, и овец, и колесниц, и тел и душ человеческих. И возопят они: «Горе, горе, в один час погибло такое богатство, и мы смотрим на дым от пожара ее!» Веселись о сем, небо, и вы, пророки, вы, умерщвленные святые, ибо совершил бог суд ваш!
Он упал на землю, дрожа всем телом.
Женщина завопила:
— Я никогда не жила в роскоши, пощади меня! — Она поднялась и, расставив ноги, мочилась на пол. Оборванец уставился на пророка, словно наконец что-то понял и испугался, челюсть у него отвисла и руки были растопырены. Пьяный рыгал. Хозяин таверны кривил рот со скучающим видом. Девушка полоснула себя ножом по бедру, правда легко, но все же кровь извилистой струйкой побежала по ноге.
Я схватил пророка за плечи и встряхнул его.
— Кто твой гневный бог?
Он ответил придушенным голосом, глядя вверх невидящими глазами:
— Нет бога иного.
Я отпустил его, и он рухнул на пол.
Хозяин погребка заметил, ковыряя в зубах:
— Думается, он последователь этого Христа, пророка, которого почитают некоторые евреи.
Но вот меня снова покинули силы и в глазах помутилось. Я тоже испугался, схватил девушку за шею, тяжело повис на ней, сознавая, что она не выдержит, и провалился в темноту.
Очнулся я на соломе, на полу сводчатого погреба, рядом с ней. Она храпела, бедро у нее было в крови, в руке она все еще сжимала нож. Солнечный луч падал откуда-то сверху, и видны были ее ребра и грязные пальцы на больших ногах. Кто-то привязал ей к щиколотке штаны, чтобы она их не потеряла. У меня ломило кости, и я насилу справился с приступом тошноты. На противоположной стене я прочел нацарапанные надписи: «Все девушки любят ретиария[41] Рустиция», «Гликон и ломаного гроша не стоит», «Я ждал тебя здесь, Епапра, подлая шлюха», «Приди и выиграй, Гангент». Девушка вздохнула и почесала густые волосы внизу живота. По ноге у нее пробежал таракан. Кто-то спал, уронив голову на стол. Кто-то стучал кувшинами за прилавком. Не было сил повернуть голову и посмотреть. Рядом со мной стояла наполовину пустая кружка. Я выпил вино, с трудом поднялся на ноги и, спотыкаясь, пошел к двери. В грязном переулке меня вырвало на кучу навоза, и мне стало легче, хотя слабость и тошнота не проходили. Наконец я вышел на улицу и спросил, как пройти к Целию.
Недалеко от дома я столкнулся с Фениксом, который ни свет ни заря кружил по городу, разыскивая меня. Он провел меня через заднюю калитку, уложил в постель и укрыл. К вечеру я почувствовал, что возвращается воля к жизни. Как только я задремывал, в моих ушах звучал дикий голос последователя Христа.
XVI. Луций Анней Сенека