Подземный гром

Конец света, за которым не последует начало нового. Гибель старого мира без надежды на рождение нового. Мир, обреченный на бесконечные родовые муки, но уже не способный обновиться, произвести на свет дитя, которое принесло бы ему освобождение. Необходим меч. Кесарево сечение. Странное и волнующее совпадение: человек, упразднивший Республику и основавший Империю, носил имя, говорившее о том, что он родился не как все люди. И созданная им империя не в силах естественно рождать новые формы и нуждается в освободительном ноже. Злосчастный загадочный мир, мертвый покой или разрушительная буря, молния, падающая с ясного неба, мир губительнее всякой войны и затаенная война, которая не может завершиться желанной победой. Нет ли в самой сердцевине жизни трещины, проглядывающей сквозь показное согласие и гармонию? Не означает ли империя конечного поражения человека, истощения сил и бесславный конец истории в тупике? Эти силы отныне могут проявляться лишь в мгновенной яростной вспышке, которая вызовет повторение прежнего цикла в еще худшем аспекте. Он огляделся по сторонам и увидел, что Полла поднимается по лестнице.

— Не пугайся, — мягко сказала она. — Я отделалась от них. — Он сделал неопределенный жест, выражавший усталость и желание отвлечься. Она подошла ближе и уселась на табурет у слюдяного окна. — Ты рассердился на меня? Но я, право же, не могу иначе вести себя с ней. Мне пришлось разыграть дурочку, чтобы ее спровадить.

Он кивнул. Потом проговорил еле слышно:

— Я хотел тебя видеть.

— Я пришла.

Он не сразу заговорил. Глаза у него были закрыты, пальцы нервно сжимались и разжимались.

— Боюсь, что я не справлюсь с ней. Знаю, она и тебя раздражает, но я был бы тебе благодарен, если бы ты завтра навестила ее и попыталась выбить у нее из головы эти навязчивые идеи. Они опасны. Того и гляди она заразит ими других.

— Хорошо, я это сделаю. И вообще все, что ты пожелаешь.

— Благодарю тебя. — Он неловко взял ее руки в свои и заглянул ей в глаза. — Нам следовало бы быть всегда, как сейчас. — Он перевел дыхание и прошептал: — Мне нужна твоя помощь.

Она теснее прижалась к нему, опершись локтями о его колени.

— Я сделаю все, что могу. Ты это знаешь.

— Да, но я избегаю об этом говорить. Знаю, последние месяцы я был сух с тобой, но у меня столько забот.

Полла придвинула табурет вплотную к его сиденью и опустила голову ему на плечо.

— Сейчас это не имеет значения. Я хочу тебе помочь. Ты обидишь меня, если отстранишь.

— Знаю. — Он попытался преодолеть свои сомнения и страх. — Сегодня я не могу понять, почему так поступаю. Но завтра будет то же самое.

— Ты хочешь быть сильным, сам по себе, и…

— А разве я не такой?

— Нет сильных, — сердито ответила она. — Тот, кто хвастает силой, — лжец и обманщик или он лишь наполовину человек: он что-то убил у себя в душе и стал совсем как зверь в клетке. Одинокий зверь, что расхаживает взад и вперед по клетке и рассуждает о боге. Но он как раз и убил в себе бога.

Он повернул к себе ее голову и посмотрел на нее с насмешкой.

— Кто тебе это сказал? Или ты где-нибудь это вычитала?

— Я читаю это в глазах у людей. Никто не пишет об этом.

Он потрепал ее за ухо.

— Умница. — Он не уловил гневное выражение у нее в глазах.

— Иногда, — ответила она спокойно. — Завтра утром я навещу твою мать.

— Ты снимешь с меня большую тяжесть.

Минута близости миновала, и они уже не знали, о чем говорить. Полле хотелось расспросить его о взятых им на себя обязательствах, но момент показался ей неподходящим. Он может подумать, что она требует платы за оказываемые ему услуги. Лукану хотелось выразить нежность, которую он только что испытал, но он не находил слов. Он привлек ее к себе и поцеловал.

— Мы не должны расходиться. Как делают многие. Я не знаю супругов нашего возраста, которые жили бы в согласии.

Он попытался преодолеть страх потерять ее. Разве он на этих днях не обнимал флейтистку? Но это Сцевин толкнул его в ее объятия. До ночи далеко, и он опасался, что за это время им овладеют сомнения. Когда события развивались стремительно, он проявлял хладнокровие и находчивость. Но он ненавидел ожидание, а теперь вся его жизнь была заполнена томительным ожиданием Цереалий. Ему хотелось отстранить от себя всякого, кто приходил к нему с упреками, оказывал на него давление. Даже Поллу. Пробиться сквозь них и вырваться на волю. Несмотря на всю свою признательность Полле, на желание загладить длительную холодность, сейчас он жаждал остаться наедине с собой. Стоило бы ей уйти, и он стал бы терзаться, ему захотелось бы ее вернуть, он вспомнил бы ласковые слова, которые не сумел ей сказать. Но теперь она раздражала его, и он испытывал нетерпение и досаду. Он закашлялся.

— Посмотри, пожалуйста, готов ли отвар, — пробормотал он. — Не помню, приказал ли я или нет сварить самые спелые фиги на углях. Кажется, он сказал, четыре унции. Чувствую, это мне поможет.

Она встала.

— Я пошлю Герму узнать, готово ли. И сама принесу.

Он снова почувствовал горячую благодарность и пожал ей руку.

— Я не забуду этого.

Она взяла его руку и прижала к сердцу.

— Я люблю тебя.