Подземный флот маркшейдера Вольфа

За дверью было довольно сумрачно, но всё же достаточно светло, чтобы вовремя заметить лестницу, а не разбить на ней нос и выбить себе зубы. Сверху пахло свежим вечерним воздухом… и дачей.

«А вдруг заперто!» — на миг ужаснулся Кит и на одно мгновение почувствовал себя бедным орком или троллем, которому запрещено выходить на земную поверхность, пока не наступит глубокая ночь.

Кит взбежал по лестнице и ударил ладонью по решетке…

Он не заметил боли в руке, потому что дверь отворилась. Ура!

И — час от часу не легче! — Кит оказался посреди глухого леса, на небольшой полянке, окруженной на первом плане кустами орешника, а за орешником — высоченными черными елями.

Но незнакомый глухой лес вокруг и холм с дверями, ведущими в подземный ход или выводящими из него, — все это было сущей ерундой в сравнении с тем, что Кит увидел на поляне.

Поляна, на которой оказался Кит, было обставлена-украшена… теми самыми антикварными вещами, которые толпились в папиной комнате и которыми папаня так гордился! Только эти вещи, если приглядеться, были поновее.

Посредине поляны стоял тот самый маленький столик, который Кит называл «журнальным». Папа на это смеялся. «Точная копия Чиппендейла, конец девятнадцатого века!» — гордился папа, и Кит уже давно знал, что это не мультяшные диснеевские бурундуки-спасатели делали такие столики, а — знаменитый английский мастер, вроде как тезка сразу обоих-двух бурундуков.

А на столике стояло самое любимое сокровище папы — тот самый граммофон!.. И первый раз Кит посмотрел на него не с ненавистью и презрением, а как на родного и близкого…

Чуть поодаль, прямо на стволе ближайшей ели, висели старинные часы с кукушкой — причем на той же высоте, как и в папиной комнате!

А в другой стороне, на толстой ветке орешника, была повешена та самая картина в резной золоченой рамке — небольшой натюрморт с цветочной вазой и букетом то ли васильков, то ли незабудок.

А под картиной, на пару шагов левее, торчал бронзовый подсвечник. У папы он стоял на вполне современной тумбочке, а здесь — на пне! Дистанция между картиной и подсвечником — это Кит сразу приметил — была как и в папиной комнате.

Явно не на своем месте, если учитывать общее расположение домашних предметов, почти в точности повторенное на поляне, находился еще один папин «любимец» — старинный стул в «стиле рококо», с кривой спинкой, кривыми ногами и кривыми подлокотниками. Папа любил сидеть на нем, когда читал книжки. Этот кривой, как древний мутант, стул тоже не нравился Киту, но здесь ему вдруг стало очень жалко этого родного стульчика, потерявшегося в чужом лесу.

Ноги сами понесли Кита к папиному кривоногому стулу. «Уперли гады! Все уперли…» — со злостью думал Кит на ходу, но перед самым стулом осознал, что никто не крал этих вещей у папани. Стул и картина, как утверждал папа, достались ему по наследству… Остальное он когда-то прикупил на барахолке старого Тишинского рынка. Значит… все понятно… все вещи, возможно, когда-то принадлежали князьям Веледницким… и папаня, бродя по Тишинке, по какому-то необычайному творческому наитию собирал вещи, когда-то знавшие друг друга…

А положив руку на спинку стула, Кит просто оцепенел: а что если и стул, и картина достались папе от каких-нибудь потомков-родичей князей Веледницких… А может, он сам, Кит, не кто иной как праправнук этого князя! Только все почему-то скрывают от него — и папаня, и князь…

Жутко заинтригованный и озадаченный, забывший про темный лес вокруг и гадский розыгрыш князя, Кит невольно — ну, чисто автоматически! — приподнял стул… И, подчиняясь внутреннему порыву устроить здесь правильный порядок вещей, перенес его всего на шаг, максимум на метр, в сторону, на то место, где этот самый стул должен был стоять в папиной комнате, а не на поляне, её как бы изображавшей… И поставил его на траву.

И тут начало происходить!

Вокруг раздался шум, будто подул резкий ветер… Но ни один листочек на орешнике, на одна веточка ели не шелохнулись. Хотя и вправду порыв теплого ветра налетел на Кита со всех сторон. Заложило уши. Зазвенело у Кита в ушах.

Кит зажмурился, а когда открыл глаза, увидел, что прямо из-под ног у него по поляне, возникая из ничего, разбегается… паркет!

Не успел Кит ахнуть, как темный паркет успел уложиться до пределов поляны. И вверх, так же из ничего, из воздуха, стали вырастать деревянные стены, досочка к досочке… Стены росли стремительно, раздвигая ветви орешника. И вдруг натюрморт оказался висящем уже не на ветке, а на стене! А часы — не на дереве, а на другой стене!

Подсвечник стоял уже не на пне, а на высоком кованом столике.

Не успел Кит задрать голову, как со всех сторон, будто ряска на поверхности воды, стал стягиваться потолок… стянулся… и прямо над головой Кита выросла сверху вниз, словно пролилась, ветвистая люстра… и зажглась мутными фосфоресцирующими лампочками.

Справа от Кита раздался звук, будто ножом быстро резали толстую бумагу или картон. Кит глянул направо: в стене сама собой прорезалась дверь, а из двери, где надо, выросла блестящая ручка.