Подземные сады Бальдазара Форестьере

В следующее воскресенье, хоть ему и пришлось вышвырнуть деньги на ветер, словно какому-нибудь миллионеру с Парк-Авеню, он притащился к аптеке Сиагриса в наемном кабриолете. День стоял ясный, высокое солнце палило немилосердно, и на втором этаже аптеки все прошло по тому же сценарию, что и в прошлый раз, разве что теперь Бальдазар чувствовал себя несколько увереннее. Он держался с Сиагрисом на равных и даже отпустил мудрейшее замечание относительно жары и здоровья детей, затем провел Ариадну, которая на прошлой неделе отказалась идти дальше первой же скамейки у парка в конце улицы – к выходу, вниз по ступеням и усадил в кабриолет, как настоящий cavaliere. Бальдазар не любил лошадей. Они были большими, грубыми и дорогими. Им требовался постоянный уход, подковы, ветеринар и овес, и впряженная в кабриолет лошадь также не являлась исключением. Это было тупое, напыщенное, широкозадое животное с пестрой пастью, в высшей степени непокорное удилам и перечащее любому желанию человека. Пока они добрались до бальдазаровых владений, он взмок от пота, пытаясь справиться со своенравным созданием. Каждый дюйм его одежды пропитался соленой влагой как губка, а сам он был на грани нервного срыва. Во время поездки он настолько сосредоточился на своем нелегком деле, что не сделал ни малейшей попытки завести беседу и, остановившись наконец в тени своего любимого дуба, Бальдазар повернулся к Ариадне и заметил, что она столь же далека от того, чтобы получить от прогулки удовольствие, как и он сам.

Ее шляпа съехала набок, рот сжался в узкую линию. Она блестела от пота, руки горели, как только что обжаренные в масле пончики, а лицо покрывал тонкий слой налипшей на влажную кожу пыли. Она сосредоточенно нахмурилась.

– Ну, и где все? – строго вопросила она. – Почему мы тут остановились?

Бальдазар спрыгнул на землю и поспешил на ее сторону, чтобы помочь даме спуститься, а его язык торопливо бежал впереди него:

– Это то, что я хотеть вам показать давно, потому что… ну, потому что я сделал это для вас.

Он замолчал, изучая выражение ее лица, а она лишь переводила озадаченный взгляд с жалкой лачуги на бугор колодца, затем поверх скрюченных от жары кустов туда, где над каменистой почвой, словно мираж, высилась крона авокадо, тянущегося из-под земли. Она увидела ведущий вниз пандус. Ариадна застыла, и силилась улыбнуться и сфокусировать взгляд на Бальдазаре.

– Это ведь шутка, правда? Вы просто решили подшутить надо мной, а на самом деле ваш дом там, за холмом, – она махнула рукой поверх повозки, – правда?

– Нет, нет, – зажестикулировал он, – нет. Это он, видите? – Он показал на пандус, на авокадо, на холмик, где на поверхность конусом выходил новый атриум. – Двенадцать комнатов, я же вам говорить, двенадцать комнатов.

Он был настойчив, а его рука крепко держала Ариадну под локоть, пытаясь деликатно стащить возлюбленную с кабриолета. О, если бы она только спустилась, если бы только пошла и посмотрела, – он хотел объяснить, как там под землей прохладно и пахнет свежестью, и как дешево строить и расширять дом, сделать детскую, комнату для шитья – да, все, что она пожелает. И все, что для этого требуется, – это сильная спина и лопата в умелых руках. Не нужно тратить ни цента на черепицу и прочие стройматериалы, что не выдержат и нескольких лет жестокого солнца Он хотел сказать ей это, но слова никак не собирались во фразы и не шли с языка, он пытался объясниться жестами и тянул ее за руку, словно все зависело от того, удастся ли ему стащить ее на землю. И ведь так оно и было, так и было!

– Пустите! – завизжала она, выдернув руку. Ее трясло, она всхлипывала, задыхаясь горячим воздухом, словно выброшенная на берег рыба. – Вы сказали… сказали… двенадцать комнат!

Он снова потянулся к ней:

– Пожалуйста, – молил он, – пожалуйста.

Но Ариадна так резко отпрянула назад, что у повозки едва не вылетели пружины рессор. Ее лицо пылало яростью, слезы прочертили дорожки на пыльных щеках.

– Идиот! – орала она. – Ублюдок! Даго![3] Грязный итальяшка! Ты, ты не лучше убийцы!

Спустя три дня одним обведенным в рамку абзацем местная газета объявила о ее помолвке с Хирамом Броудбентом, тем самым с птицеводческой фермы Броудбента.

4 Помолвка – это еще не свадьба», – так подумал Бальдазар, когда Лукка Альбанезе показал ему газету. Помолвка может быть расторгнута, нарушена – как любое обещание, соглашение или даже контракт. Еще оставалась надежда, еще не все было потеряно.

– А кто он, этот Хирам Броудбент? – требовательно спросил он. – Ты его знаешь?

Они ужинали бобами и вермишелью в подземной кухне Бальдазара, переговариваясь на тихом трагическом итальянском. Лукка только что прочел ему объявление – резкие английские слова кромсали душу Бальдазара, словно ножницы, паста превратилась в вату и застряла в горле. Он чуть не подавился. Его едва не вырвало.