Подземные дворцы Кощея

— Японское войско вас обижать не будет, женщины и дети пусть не беспокоятся, — японец с силой и шумом втянул воздух через стиснутые зубы и снова разговорился: — Доставь нам пару свиней, дай рошадям сена и воды, разнуздай мою рошадь…

Японца все-таки накормили. После обеда с ним пытались говорить сначала капитан Спицын, потом старшина, а затем и все, кому не лень.

— Заученные фразы, — сказал капитан, — из какого-то военного разговорника. Всерьез готовились самураи.

Вечером связанного японца, закутанного в одеяло, посадили в люльку мотоцикла.

— До свидания, товарищи бойцы! — капитан Спицын отдал честь.

Муртазов, звеня медалями, завел мотоцикл. Капитан пожал руку старшине, сержантам.

Кощеев подошел к «своему» японцу. Тот безучастно смотрел на дорогу, а когда Кощеев заговорил с ним, принялся так же безучастно смотреть Кощееву в глава.

— Вот зараза, — поежился Кощеев, — гипнотизирует, что ли?

Крохотные зрачки японца были неподвижны, фиолетово-черные веки, морщинистое лицо, дикая борода усугубляли тяжесть взгляда. Кощеев подумал, что мало приятного встретиться с таким типом в бою.

За спиной протяжно вздохнул Посудин.

— Нормальный с виду человек, и неужели — смертник?

— Нормальный?! — поразился Кощеев.

Муртазов покрутил ручку газа, прислушиваясь к рыку мотора.

— Садитесь, товарищ капитан! — крикнул он. — До темноты надо успеть!

Кощеев заставил себя похлопать японца по плечу.

— Ну бывай, микада! Да скажи спасибо дяде Кеше, не то воевал бы ты до глубокой старости.

Пленный невнятно забормотал.

— Чего он? — засмеялся Муртазов. — Опять про свиней?

Кощеев прислушался: нет, не по-русски.

— Он сказал: век бы тебя не видеть, — объяснил Кощеев Муртазову, — но, так и быть, заходи в гости, если будешь в японских краях.

Капитан протянул руку Кощееву.

— Держись, солдат. Немного уже осталось. Стисни зубы, а держись. Понял?

— Так точно, все понял, — солгал Кощеев.

Мотоцикл тяжело выбрался за шлагбаум и покатил с отчаянным треском под уклон.

Перекормленный мул, любимец Барабанова, вздохнул по-человечьи и легко потащил трофейную телегу, нагруженную цветным металлом. Вот телега и мотоцикл благополучно миновали мостки над противотанковым рвом.

— Порядок, — сказал Мотькин. — Теперь, можно сказать, они уже в городе.

— Типун тебе на язык, — сказал старшина. Он потоптался возле Кощеева, кашлянул. — В технике разбираешься, рядовой Кощеев?

— В технике? А что?

— Пойдем.

Они вошли в разрушенное строение, похожее на сарай. Листы гофрированной жести чудом держались в проломе крыши, угрожая рухнуть на стеллажах из неструганых разнотипных досок, на которых были разложены части какого-то механизма.

— Вот, — сказал старшина, — сюрприз, значит, готовлю к октябрьским. Будет свой тягач в трофейном взводе. Из танка очень даже просто тягач сделать. Слава богу, есть из чего выбирать.

Кощеев хотел признаться, что ни черта не смыслит в технике, особенно в японской, но подумал, что такое самобичевание до добра не доведет.

— Сегодня день какой-то бестолковый. Давай завтра, старшина? С утра и начнем.

— И то ладно. Начнем, значит, с утра.

— Зря самурая увезли, — Кощеев покрутил в руках болт, бросил на стеллаж. — Он бы запросто все танки восстановил. Трудолюбивый, видать…

МЕДОСМОТР

Сменившись с наряда, Зацепин и его команда отправились на медосмотр. Остальные «трофейщики» уже прошли эту процедуру. В гостях у Кошкиной задержался только Мотькин — сидел на стуле с градусником под мышкой и рассказывал о том, как счастливо и интересно он жил до войны.

Солдаты устроились на ступенях сильно обгоревшего крылечка и закурили.

— Охмуряет, — определил Зацепин. — Во дает, канцелярия!

Изо всех щелей вытекал журчащий голосок Мотькина.

— И кого вы лучше вокруг увидели, а? Ефросинья Никитична? Один мослатый, другой придурковатый, а третий — язык не повернется сказать.

— Про нас, чи шо? — шепотом спросил Поляница.

— Язык не повернется — это про тебя, — сказал Зацепин.

— С гигиеной, Мотькин, у тебя непорядок. Поваром был, а под ногтями грязь. Вот тебе ножницы. Сейчас же…

— Господи, гигиена! Зря вы меня гигиеной понужаете. Прислушайтесь лучше к умным словам. Вот жизнь ваша ведь не сладилась?

— Наслышались вы тут сплетен… Уладилась!

— Не уладилась. Война-то кончилась, а законного мужа у вас нету, не заимели. Что вас ждет в гражданской жизни? Одна скукота. Баб много, а мужиков мало. И среди баб — соревнование из-за мужиков… Счас, слыхали, каждый инвалид в цене, на каждом инвалиде по две, три висмя висят, тягачом не сдернешь. Лишь бы мужик был. Не до жиру…

— Можешь одеваться, Мотькин.

— Так как, Ефросинья Никитична?

— Что как?

— Да насчет личной жизни.

— Нет у меня личной жизни. Зови следующего. Есть там кто-нибудь?

Зацепин посмотрел на Одуванчикова.

— Пусть Богдан сначала, — сказал Одуванчиков. — Или студент.

— Иды. Сымай штанци, охвицер.

— Что, самого молодого нашли? Не пойду — и все.

Дверь распахнулась. Мотькин в накинутой на плечи шинели перешагнул черев порог, оттолкнул коленом Посудина.

— Посторонись, длинный.

— Получив пуцик по нюхалу!