Подземка

Но что я должен сделать, чтобы еще лучше понять Японию? В основном я представлял себе, по какому пути мне надо идти. Прежде всего, избавившись от эмоциональной основы восприятия событий, я хотел глубже узнать японское общество, познать суть сознания японцев. Кто мы вообще такие, куда идем?

Однако что конкретно для этого надо было сделать, я пока не видел. Какие действия предпринять? И вот в таком окутанном туманом сознании я провел свой последний год за границей. Как раз в это время Японию постигли две ужасные катастрофы, которые потрясли весь мир: землетрясение в Кобэ и зариновая атака в метро.

Забегая вперед, можно сказать, что длительный сбор материалов об инциденте с зарином явился для меня одним из путей более глубокого постижения Японии. В этот период я встречался со многими японцами, слушал их рассказы и в результате смог понять, как отразилась на Японии такая катастрофическая встряска системы. С позиций сегодняшнего дня я должен признать, что в этом расследовании был заинтересован и я как писатель — в расчете использовать его результаты и в своих возможных целях. Не признавать этого было бы лицемерием.

Однако в ходе расследования мои расчеты один за другим терпели крах. Непосредственно встречаясь с пострадавшими и слушая, через какие страдания они прошли, я все больше убеждался, что с этим нельзя шутить. Я думаю, это понятно, если прочесть собранные здесь свидетельские показания. Эта трагедия имеет более глубокие и разнообразные стороны, чем я себе раньше мог представить, и я понял, насколько мало я знал о том, что в действительности произошло в тот день в метро.

Я постепенно пришел к убеждению, что эта книга должна быть написана не ради меня, а ради чего-то другого, и должна иметь хоть какую-нибудь ценность. Если бы меня спросили: «А вы подумали о своей позиции? » — я бы ответил только: «Да, подумал». Откровенно говоря, ближе, чем «подумал», стоит выражение «среагировал». Это естественное веление души, которое выше разума, добра и зла.

Откуда пришла это естественная реакция? Ее источником стали рассказы людей (несомненно, рассказы «нашей стороны»). Я как писатель получил из этих рассказов глубокие знания, и в каком-то смысле был ими исцелен.

Вскоре я перестал судить о том, что правильно, а что нет, что нормально, а что безумно, кто несет ответственность, а кто нет. Я чувствовал, что этот вопрос при сборе материалов уже не столь важен. По крайне мере, окончательный вывод буду делать не я. От этого мне стало легче. Сняв груз с плеч, я стал воспринимать рассказы людей в том виде, как они есть. И вот так, стараясь изо всех сил, я нанизываю одну повесть на другую, как паук плетет свою паутину. В темном углу безымянный паук…

После интервью с семьей Эйдзи Вада, который скончался на станции Кодэмматё, и Сидзуко Акаси[111], которая потеряла память и способность говорить и по-прежнему в больнице, я вынужден был еще раз серьезно пересмотреть ценность моих слов. Могут ли мои слова передать читателям то, что испытывают эти люди, — страх, отчаяние, страдание, ненависть, одиночество, растерянность, надежду?.. После каждого интервью я часами и днями думал об этом.

Я опасаюсь, что во время интервью я по неосмотрительности ранил нескольких людей. Это произошло в одном случае из-за моей невнимательности, в другом — из-за незнания, в третьем — просто из-за недостатка в моем характере. К тому же я не могу похвастаться, что умею хорошо вести беседу, и бывали случаи, когда я не мог правильно передать словами свои мысли. Я бы хотел здесь принести извинения всем, кому я ненароком в какой бы то ни было форме нанес обиду.

До сих пор я не считал себя надменным человеком, хоть и мог проявлять напористость и своенравие. Однако я должен бы отчетливее сознавать, что поставлен в такое положение, где независимо от того, хочу я этого или нет, могло присутствовать свойственное этому положению высокомерие. Поэтому сейчас я признаю свои ошибки.

Это верно — с точки зрения пострадавших, получивших серьезные травмы в зариновом инциденте, я, автор этой книги, пришел из «зоны безопасности» и в любой момент могу туда вернуться. Поэтому они сомневаются, что такой человек способен глубоко понять то, что они пережили. Но тут уж ничего не поделаешь. Можно сказать, что это отчасти так и есть. Однако если взаимный диалог на этом оборвется, мы так никуда и не придем. Дальше останется только догма.

Но если это так (и это признается обеими сторонами), то я думаю, что необходимо решительно преодолевать подобные настроения, избегать обострения спора, ибо существует путь к всестороннему разрешению этих разногласий.

6 Мы оказались перед лицом сокрушительного насилия