Подземелья Ватикана

– Ну так вот, – начал Барайуль, взяв под руку Лилиссуара и уводя его прочь от собора. – Быть может, вы слышали, в какую нужду ввергло нашего Антима его обращение? Он до сих пор тщетно ожидает возмещения, которое Церковь обещала ему взамен отобранного франкмасонами. Антима надули – это приходится признать… Дорогой друг, считайте эту историю чем вам угодно: по-моему, это самый настоящий фарс, но без него я, быть может, не разобрался бы в том, что нынче меня занимает, о чем я хотел беседовать с вами… Вот это что: существа без причин и следствий! Это очень важные слова… и, должно быть, под этой видимой беспричинностью кроется причинность более тонкая, скрытая от взора; важно то, чем же вызываются поступки таких людей: уже не одной только выгодой, или, как вы обычно говорите, они побуждаемы не только материальными стимулами.

– Я не поспеваю за вашей мыслью, – сказал Амедей.

– Правда, правда; простите меня; я уклонился от рассказа о своем визите. Итак, я решил взять дело Антима на себя. Ах, друг мой, если бы видели ту квартиру, которую он нанимает в Милане! Я ему сразу сказал: «Вы здесь не можете оставаться». А как Вероника несчастна – подумать только! А он превратился в аскета, в монаха; никому не позволяет жалеть себя, а главное – осуждать духовенство! «Друг мой, – сказал я ему, – я согласен: высшие иерархи неповинны, но это значит, что им неизвестно дело! Позвольте мне рассказать им о нем».

– Я полагал, кардинал Пацци… – проронил Лилиссуар.

– Вот-вот, ничего с ним не получилось. Вы же понимаете, что такое большие сановники – все боятся ответственности… Чтобы дело пошло, нужен был кто-то, в него не замешанный, – я, например. Ведь каким восхитительным образом делаются открытия! Важнейшие, добавлю, открытия; можно подумать, является некое внезапное озарение, а в сущности, человек никогда не переставал об этом думать. Вот так уже давно меня тревожило, что мои персонажи чересчур логичны, но их поступки недостаточно мотивированы.

– Боюсь, вы опять ушли в сторону, – тихонько заметил Лилиссуар.

– Нисколько, это вы не следите за моей мыслью, – возразил Жюльюс. – Одним словом, я решил обратиться с ходатайством к самому Святейшему Отцу и нынче утром понес ему это прошение.

– И что же? Скажите скорей: вы его видели?

– Дорогой Амедей, если вы будете меня все время перебивать… Ну так вот: и представить себе невозможно, как трудно его увидеть.

– Так и есть! – сказал Амедей.

– Простите?

– Ничего, это потом.

– Прежде всего я сразу лишился надежды передать ему прошение. Оно у меня было в руке – самая невинная бумажная трубочка, но уже во второй передней (или в третьей – не помню точно) какой-то здоровый малый в красно-черном мундире у меня его очень вежливо отобрал.

Амедей бесшумно захихикал, как человек, который знает, в чем дело, но знает про себя.

– В следующей прихожей с меня сняли шляпу и положили на столик. В пятой и в шестой я долго ждал вместе с двумя дамами и тремя прелатами; потом кто-то вроде камердинера позвал меня и провел в соседнее помещение. Не успел я предстать перед лицом Святейшего Отца (он сидел, насколько я мог заметить, на чем-то вроде престола, а над ним было что-то вроде балдахина), тот же человек велел мне пасть ниц, что я и сделал, так что больше уже ничего не видел.

– Но вы же не все время так лежали, уткнувшись лбом в землю, и не…

– Дорогой Амедей, говорите что хотите, но вы же знаете, какими слепцами делает нас почтение к высшим! Мало того что я и сам не смел поднять голову – кто-то вроде дворецкого чем-то вроде линейки как бы постукивал меня по затылку, едва я заговаривал об Антиме, и я опять склонялся ниц.

– Но он вам что-то хотя бы сказал?

– Сказал… говорил о моей книге и признался, что не читал ее.

– Дорогой мой Жюльюс, – сказал Амедей, немного помолчав, – то, что вы мне рассказали, как нельзя более важно. Итак, вы его не видели, и из всего вашего рассказа я заключаю, что видеть его на удивление трудно. Увы! Это все подтверждает самые черные подозрения. Жюльюс, теперь я должен сказать вам… только отойдемте вот сюда, здесь улица слишком людная…

Он оттащил Жюльюса в пустынный переулочек; тому было так забавно, что он и не сопротивлялся.

– Сейчас я вам доверю такую важную тайну… Только не подавайте вида. Притворимся, что болтаем о пустяках, а вы приготовьтесь выслушать нечто ужасное… Жюльюс, друг мой, тот, кого вы видели сегодня утром…

– Так и не видел, хотели вы сказать.

– Именно… Он не настоящий.

– Простите?

– Я говорю, вы не могли увидеть папу по той чудовищной причине, что… я знаю из секретного, но очень надежного источника: настоящий папа похищен.

На Жюльюса это поразительное откровение произвело самое неожиданное действие: он вдруг отпустил руку Амедея и бросился через весь переулок с воплем:

– Нет, нет, нет! Ни за что! Уж это позвольте!

Потом вернулся к своему спутнику: