Подземелья Ватикана

«В чемодане нет никаких бумаг, и белье не мечено; чем я рискую… Все равно: как можно скорее на пароход; быть может, это будет не так занятно; но зато гораздо благоразумнее».

Между тем поезд тронулся.

«Мне не столько жаль чемодана… сколько шляпы, которую мне ужасно хотелось бы выловить. Забудем о ней».

Он набил трубку, закурил, затем, опустив руку во внутренний карман другого пиджака, вынул оттуда зараз письмо Арники, книжечку агентства Кука и плотный конверт, который он и открыл.

«Три, четыре, пять, шесть тысячных билетов! Неинтересно для порядочных людей».

Он снова положил билеты в конверт, а конверт обратно в карман пиджака. Но когда вслед затем Лафкадио раскрыл куковскую книжечку, у него потемнело в глазах. На первом листке значилось имя: «Жюлиюс де Баральуль».

«Иль я схожу с ума? — подумал он. — Причем тут Жюлиюс?.. Украденный билет?.. Нет, не может быть. Очевидно, билет ссуженный. Вот так чорт! Я, чего доброго, заварил кашу; у этих стариков связи получше, чем можно думать…»

Затем, дрожа от любопытства, он раскрыл письмо Арники. Все это казалось слишком странным; ему было трудно сосредоточить внимание; он плохо разбирал, в каком родстве или в каких отношениях Жюлиюс и этот старик, но одно, во всяком случае, он понял: Жюлиюс в Риме. Он сразу же решился: его обуяло нетерпение повидать брата, неудержимое желание посмотреть, как отразится это событие в его спокойном и логическом уме.

«Решено! Я ночую в Неаполе; получаю обратно свой сундук и завтра с первым же поездом возвращаюсь в Рим. Разумеется, это будет не так благоразумно, но, пожалуй, немного занятнее».

III

В Неаполе Лафкадио остановился в одной из ближайших к вокзалу гостиниц; сундук он взял с собой, потому что на путешественников, у которых нет багажа, смотрят косо, а он старался не привлекать к себе внимания; затем сбегал купить кое-какие необходимые туалетные принадлежности и шляпу взамен отвратительного канотье (к тому же слишком тесного), который ему оставил Флериссуар. Он хотел также купить револьвер, но должен был отложить эту покупку до следующего дня; магазины уже закрывались.

Поезд, с которым он решил ехать утром, отходил рано; в Рим прибывали к завтраку… Он хотел явиться к Жюлиюсу только после того, как газеты заговорят о «преступлении». Преступление! Это слово казалось ему каким-то странным, и уж совсем неподходящим по отношению к нему самому слово преступник. Ему больше нравилось: «авантюрист», слово такое же мягкое, как его пуховая шляпа, и загибавшееся, как угодно.

В утренних газетах еще ничего не говорилось про «авантюру». Он с нетерпением ждал вечерних, потому что ему очень хотелось поскорее увидать Жюлиюса и знать, что партия начата; пока же, как ребенок, который играет в прятки и которому, конечно, не хочется, чтобы его искали, он скучал. Это было неопределенное состояние, совершенно для него новое; и люди, попадавшиеся ему на улице, казались ему какими-то особенно серыми, неприятными и некрасивыми.

Когда настал вечер, он купил у газетчика на Корсо номер «Corriere»; затем вошел в ресторан, но из своего рода удальства и словно чтобы обострить желание, заставил себя сперва пообедать, положив сложенную газету рядом с собой на стол; затем снова вышел на Корсо, остановился у освещенной витрины, развернул газету и на второй странице увидел, в отделе происшествий, такой заголовок: ПРЕСТУПЛЕНИЕ, САМОУБИЙСТВО… ИЛИ НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ

Затем прочел следующие строки, которые я привожу в переводе:

«На станции Неаполь, в поезде, прибывшем из Рима, железнодорожные служащие нашли в багажной сетке купе первого класса пиджак темного цвета. Во внутреннем кармане этого пиджака оказался незаклеенный желтый конверт с шестью тысячефранковыми билетами; никаких документов, по которым можно было бы установить личность владельца, не обнаружено. Если здесь имело место преступление, то трудно объяснить, как могла столь крупная сумма быть оставлена в одежде убитого; во всяком случае это указывает на то, что преступление совершено не с целью грабежа.

Следов какой-либо борьбы в купе не обнаружено; но под диваном найдена манжета с двойной запонкой, изображающей две кошачьих головы, соединенные серебряной позолоченной цепочкой и вырезанных из полупрозрачного кварца, так называемого облачного агата с отливом, из той породы, которая известна в ювелирном деле под именем лунного камня.

Вдоль пути ведутся усиленные поиски».

Лафкадио смял газету.

«Как! Теперь еще и запонки Каролы! Это не старик, а какой-то перекресток».

Он повернул страницу и увидал среди «Последних известий»: RECENTISSIME ТРУП У ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОГО ПОЛОТНА

Лафкадио не стал читать и бросился к Гранд-Отелю.

Он положил в конверт свою карточку, приписав на ней: «ЛАФКАДИО ВЛУИКИ зашел узнать, не требуется ли графу Жюлиюсу де Баральулю секретарь».

Затем велел отнести.

Наконец, в холл, где он дожидался, за ним пришел лакей, повел его по коридорам, открыл перед ним дверь.