Подземелья Конфренко

Отсек площадью около девяти квадратных метров, перегородкой делился надвое, в перегородке узкая дверь, с таким же восьмиугольным проемом, отодвигающаяся в стену. На этом все. Дальше было одно впечатление — срач, просто дикий срач. Грязь, казалось, просто стекает со стен, везде валялись кучи тряпья, мусора, обломки игрушек, каких-то палочек, кусочков рваной одежды и много чего другого, что пацан натащил сюда со свалки за свою короткую жизнь. Единственное, чего здесь не было, так это еды. Еда была в совсем другом месте. Этот тайник парнишке показала мама, куда она прятала еду от вечно пьяного мужа. В спальном отсеке этого кубрика, было «гнездо» из тряпок, видимо, это была «кровать», мелкого. Прямо над гнездом, пальцы сами нащупали небольшой выступ и нажали на него. В стене открылась какая-то технологическая ниша, в которой было несколько брусков серовато-бежевого цвета, точнее пять брусков целый и одна половинка. Еще там был небольшой, сильно потертый нож с коротким лезвием и пластиковый стакан из плотного пластика объемом около двухсот граммов.

Бруски «пластилина» — это и есть те самые бесплатные рационы. Без вкуса, без запаха. По консистенции похожи на пластилин. Откуда запас, так это рационы стандартные, на взрослого человека. Пацаненку такого рациона было достаточно на несколько дней. А почему тогда так мало, так не всегда удавалось донести брусок до дома. Всегда находились те, кому дополнительный рацион был нужнее. Руки сами, на автомате, ножиком отрезали небольшой кусочек от начатого бруска и засунули его в рот. После чего я, опять же, подчиняясь памяти пацана взял стаканчик и пошел в «холл» своего кубрика. Там в неприметной нише находилась «поилка». Именно на это было похожа ниша с небольшим соском, чем-то напоминавшее окошечко старого, еще советского, аппарата с газированной водой. Оказалось, что достаточно поднести стаканчик к соску, как в него начинает течь чуть тепловатая и абсолютно стерильная вода. Кусок рациона был тщательно разжеван и проглочен, после чего следовало запить его водой. Когда вода, в желудке, смешалась с рационом, наступила полная, просто нереальная сытость. Это было просто чудо. Конечно не ресторан «Метрополь», но с голода в таких условиях не помрешь точно. После еды, организм сам дополз до гнезда из тряпок, и упал, свернувшись калачиком. Сон навалился на измученное и избитое тело как гранитная плита.

Пробуждение было тяжелым. Болело все. Удивительно было то, что я вообще до сих пор жив. Видимо неизвестный бандит был прав, мне досталось тело довольно живучего малого. Хотя зеркала не было, был блестящий осколок какого-то покрытия типа пластика. В этом осколке был виден парнишка, лет семи-восьми, точнее было сказать сложно, а сам он не знал, точнее никогда не интересовался. Дней рождения тоже никогда не отмечал. Ни календаря, ни даты мальчик не знал, да и никогда не интересовался. Как уже говорилось, интеллект у донора тела был очень сильно ниже плинтуса. Зато тело, хоть и было сильно истощенное, но зато жилистое и прочное всем на зависть. Ноги, конечно, кривоваты, но руки чуть длиннее нормы, телосложение хорошего боксера, ну, или фехтовальщика. Нос неоднократно сломан, да и вообще, «личность» сильно потрепана. Жизнь у парня была не сахар. Так, с внешним осмотром закончили.

Теперь прошерстим память пацана. А вот с памятью все плохо. Смутные воспоминания об отце, от них всегда веяло страхом. Мать он помнил лучше, потому как был с ней дольше. Но в основном, эти воспоминания ассоциировались с мужчинами, которых было много и каждый раз разные. А потом и мама пропала. Читать и писать парень не умел, из слов понимал около двухсот часто употребляемых, и на этом все. Говорить тоже не мог, больше мычал. Я тут же попробовал произнести несколько слов, как по-русски, так и на местном. Получилось так себе. Речевой аппарат был совершенно не развит. Несколько часов пришлось принудительно проговаривать известные слова на местном языке. Потом еще столько же только на русском. Устал больше, чем от цело дня беготни по коридорам. Теперь кроме болезненности во всем теле, болели еще мышцы лица, и, даже язык. Вот чего-чего, а то что можно натрудить язык и губы разговорами до боли — это надо суметь.