– Эй, господин, – Стейн обернулся, услышав задорный мальчишеский голос. День клонился к своему завершению, и над полем, бывшим когда-то местом детских забав, повисло большое пылающее солнце, медленно опускающееся за неподвижный горизонт. Прямо посреди узкой тропинки, которую мог заметить только тот, кто знал о ней, стоял ребёнок. Он нелепо подпрыгивал и махал руками над головой, привлекая к себе внимание.
– Да, малец, – Стейн сделал несколько шагов вперёд, по пути срывая розовые головки чертополоха со стеблей, чтобы оставить для себя метку, не потерять то место, на котором он остановил свои поиски.
– Матушка спрашивает, накрывать ли на вас, – приложив руки ко рту, снова крикнул мальчуган.
– Да, я скоро приду, – Стейн почесал затылок и, когда мальчишка отвернулся и, засверкав пятками, побежал вниз к деревне, зло сплюнул. Сил почти не осталось, провизии тоже. Именно поэтому он вчера остановился в Рингейде под чужим именем, хотя вряд ли кто-то узнал бы в нём наивного паренька, жившего когда-то в домике на отшибе деревни.
Стейн ещё раз оглянулся, прежде чем отправиться вслед за мальчишкой. Находиться рядом с Рингейдом было странно. Он столько лет душой рвался на поверхность, вспоминая тёплое солнце, приятно пригревающее кожу. Свежий воздух, от которого не приходилось задыхаться в пыли. Маленькие, но уютные дома… Но он больше не чувствовал себя здесь дома. Сердце стремилось назад, к тёмным подземным пещерам. Туда, где его ждёт маленькая Ри. Туда, где его ждёт Венди. Здесь же больше некому было его ждать.
Стейн медленно поплёлся вниз. Туда, где в низине его родная деревушка сверкала вечерними огнями. Пацанёнком он обожал смотреть из чердачного окна на горящие соседские окна, уличные фонари и светлячков, круживших под крышей. Но сегодня эта красота совсем не цепляла сердце. Он вспоминал, как несколько месяцев назад впервые за многие годы наведался в Рингейд.
Первым делом, как только дошёл до поверхности, он отправился к тётушке. Той тётушке, которая любила его, приютила мечтателя-сиротку и кормила каждый день горячим ароматным хлебом. Той тётушке, которая никогда не смеялась над его выдумками и защищала от соседских сорванцов. Той тётушке, которой в лицо он бросил со злости самые страшные слова, что только могут вылететь из человеческого рта. Той тётушке, которая не дождалась его возвращения. Он сжал ладони в кулаки, вспоминая, как недавно стоял у маленькой заброшенной могилы, заросшей сорняками. Под грудной клеткой разрывалось сердце, будто израненное когтями диких зверей, но из глаз не выкатилось ни слезинки. И от этого ему стало ещё страшнее. В кого же превратился он, если не в силах оплакать единственного близкого человека, который остался у него на поверхности?
Стейн потёр ладонью глаза, не останавливаясь ни на миг. Дорога к дому, в котором он остановился, была проста. Ещё несколько десятков шагов вниз с цветущего холма, и он окажется на центральной площади. Останется только свернуть налево, за пожелтевшую стену низкого заброшенного домика, заросшего плющом и колючками, и он будет на месте. Снова получит свой ломоть горячего хлеба, чашку похлёбки с пряными травами и кружку пива, чтобы потом завалиться спать в полуразрушенной конюшне на снопе сена. Когда-то он мечтал о такой жизни – свободной от Свейна, соседского раздолбая, что издевался над ним всё детство, и наказов тётушки, вольной. Только вот сейчас отчего-то он не чувствовал ни капли радости от своей свободы.
Он подошёл к уютному дому, окружённому низким деревянным забором. За спиной раздавалась песня уличных музыкантов, а из окон его временного пристанища тянуло ароматным запахом пряной похлёбки. В животе громко заурчало: у Стейна с утра во рту не было ни крошки, а в этом мире, который успел стать для него чужим, есть хотелось постоянно. Может, оттого, что и двигаться ему приходилось гораздо больше, чем в Регстейне – подземелье, носившем красивое название «каменный дождь».
– Камни там и правда часто падали, – вновь, разговаривая сам с собой, прошептал Стейн. В последние дни для него уже стало привычным озвучивать свои мысли вслух. Раньше он постоянно говорил с Ри, читал ей сказки, рассказывал истории, учил читать по свиткам, которые доставляли специально для него Отчуждённые… И вот теперь он один, говорит сам с собой, будто сумасшедший.
Он постучал в дверь, предупреждая о своём приходе. Хотелось быстрее поужинать и завалиться спать, чтобы с утра пораньше снова отправиться на поиски. Кто бы только мог подумать, что найти ход в подземелье будет так сложно? Он, конечно, прекрасно знал, как хорошо ведьмы охраняют свою тайну, боясь повторения трагедии, которая произошла несколько столетий назад… Но и подумать не мог, что не сможет вернуться домой к своей семье. Хотя, чего скрывать, народ Венди его так и не принял. И от этого осознания из глубины души поднималась чистая, ничем не замутнённая ярость с толикой обиды, ведь всё, чем он пожертвовал ради Венди, оказалось напрасным. Своим в Регстейне он так и не стал.