Подземелье

— Про других не знаю. Те, которые войну прошли — Афган, Чечню — какие они, по-твоему? По войне люди тоже скучают. Ты хорошую фразу произнес: запах, мол, остается. Профессиональная деформация личности — слышал про такое? Вам, небось, всегда твердили, что пламя борьбы закаляет. Одних, может, и закаляет, других плавит. Ты вот все жуешь ужасы свои. Да и для тех, которые закалились, тоже, наверняка, даром не прошло… Ладно, хватит дедушку Фрейда тревожить.

Раисины пальцы скользнули по его бедру, нырнули в пах, цепко ухватили чувствительную плоть, отозвавшуюся сладкой болью. Сергей повалил Раису на спину, и, нависая сверху, попытался впитать ладонями живительные токи, пульсирующие в ее груди. Но что-то мешало цепи замкнуться, не включался двигатель экипажа, на котором так просто укатить, пусть и в минутное, но забвение…

— Не расстраивайся. Со всеми бывает.

— Я не импотент.

— Да уж я знаю! Просто полежи спокойно.

Сергей забросил руки за голову, наслаждаясь исходившим от ее бока теплом. Но словно червь какой-то копошился внутри, не давал заснуть.

— Чего они привязались ко мне?

— Кто? — Раиса запустила пальцы в шерсть на его груди. — Спи. Не хочешь?

Ничего он не хотел, ни спать, ни всего остального. Хотел понять, почему во сне и наяву всюду мелькают эти двое: девчонка и беловолосый солдат — то давая о себе знать намеком, едва уловимой тенью присутствия, то зримо напоминая, что какими-то необъяснимыми узами связаны с его судьбой.

— Ты зациклился на этом. Как заезженная пластинка, все крутишь одни и те же такты. Чем-то уж очень тебя зацепило.

— Гадкое, конечно, дело, но бывали погаже. И ничего, не цепляло.

— Мозги такая штука — щелей для тараканов хватает. Это невежество: первая сигнальная, вторая сигнальная, а все остальное — шиз. Умные люди давно сообразили, навыдумывали психоанализов. Может, копилось, копилось, и — на вот. Строго диалектически — переход количества в качество. Я думаю, тебе даже не врач, тебе промыватель мозгов нужен. Или женщина хорошая, чтоб сразу все промыла, — неожиданно закончила Раиса и полезла целоваться.

Но он мягко отстранил ее.

— Понимаешь, что-то тут есть, смысл какой-то, разобрать только не могу. Эти двое, будто специально приставлены ко мне. Вроде, заранее запланировано все, или как это говорится, предопределено. Девку эту я живой и в глаза никогда не видел.

— Выкрутасы либидо, — вставила Раиса.

Но он, не обращая внимания, продолжал гнуть свое: про странную связь с убийцей и жертвой, про невероятные перевоплощения во сне и все не договаривал чего-то, словно опасался обнажить сокровенное. Но никак не оставлял вязкую эту тему.

Начал было о том, что на допросе однажды что-то такое скверное произошло с этим белобрысым воином… Но спохватился и оставил тему.

Вспомнил застольные байки педагога, но и о них толковал смутно, будто с двойным, одному ему понятным смыслом. Все промывал, промывал словесную породу, и злился оттого, что не отыскиваются в ней необходимые крупицы главного, а чего — и сам не мог объяснить.

Раисе и невмочь было от такого времяпрепровождения, и — мазохизм какой-то! — тянуло слушать странного этого мужика с его воспаленным стремлением познать не то сердцевину зла, не то зло в собственной сердцевине. Не похож он был на многочисленных ее знакомых, занятых помыслами о «бабле», престижных должностях, импортных «тачках» и все лезущих лапами под юбку при любом удобном случае. А, может, просто возникал в ее душе, тоже ведь не ахти какой благополучной, резонанс от чужой неприкаянности и смятенности.

— Все! — не выдержала наконец Раиса. — С тобой чокнуться можно. Спать пора. У тебя что, выходной впереди?

— Спать, так спать, — согласился он, просовывая руку ей под голову. — Только я вот байки эти вспоминаю, про оборотня. У кого только их нет. У любого народа, считай. Я и кино смотрел, и читал кое-что. Главное, одинаково у всех. С виду — человек, а внутри зверюга. Ходит себе, будто ни при чем, фиг догадаешься. А потом — раз! — и вылезла рожа. У одних волк там, у других еще кто-то, а здесь — медведь. Но какая разница? Берется же с чего-то!

— Фольклорист нетрезвый, — буркнула Раиса. — Рудименты тотемизма, отголоски языческой мифологии — устраивает тебя? А кино такое — для дебилов тинэйджеров. Нашел кладезь премудрости!

— Тотемизмы, онанизмы!.. Нет, ты подумай! Вот эти, про которых я говорил, они же не люди. И не психи. Их вменяемыми признают, судят. Вот гениальность откуда берется?

— Квинтэссенция генов. Замучил уже. Знаем, слыхали, кого вы и как там судите. Хватит философствовать!

— Так может, и тут квинтэссенция? Может, копится в человеке еще с пещерных времен, передается от родителей детям, от поколения к поколению, а, по большому счету, от зверя — человеку? У одних это так, атавизмы всякие, хвост, например, или борода у женщины, а у других… Мы же от зверей произошли?

— Это ты от зверей произошел, а я Божья тварь. Дай же заснуть, изверг!

Но никак его было не унять.

— Нет, ты представь, накапливается критическая масса и вот, пожалуйста — новое качество. Сама говорила.