Подвох

– Это лишь формальность. По факту – она левая женщина. Между вами нет никаких кровных связей.

– Ты и об этом думаешь?!

– Почему ты так удивляешься и злишься на меня? Я говорю вполне себе нормальные вещи: эта женщина без ума от тебя, Маркус. И единственное, что мне не понятно и никак покоя не дает – почему тебя это так раздражает? И почему она скрывает свое явное обожание под маской ненависти к тебе?

Маркус долго смотрел ей в глаза, как будто действительно надеялся вселить страх такой силы, чтобы впредь Стефания даже и думать не смела поднимать эту тему. Однако, толку от его визуального запугивания было мало – она снова рискнула задать свой вопрос.

– Между вами что-то было, да, Маркус? А потом ты её бросил, как и всех своих бывших девушек, а она до сих пор не может тебе этого простить?

Кажется, до неё донесся скрип его зубов. Маркус крепко схватил её за руку и повел за собой по широкому коридору с множеством темных дверей. Когда он распахнул ту, что была в самом конце, в нос ударил приятный запах свежести и лаванды. Маркус потянул её за собой в огромную спальню, явно принадлежащую мужчине. Здесь были темно-синие стены, плотные серые шторы, огромная кровать, застеленная пушистым черным покрывалом и огромный белый горшок с высоким зелёным растением. Это всё, что Стефания успела увидеть. Когда Маркус закрыл за ними дверь, он медленно развернулся к ней лицом и с полминуты просто молча смотрел на неё. В какой-то момент ей даже показалось, что он старался придумать правдоподобную ложь, однако, когда его желваки на скулах медленно зашевелились, Маркус тихо произнес:

– Я ненавижу эту женщину. Не-нави-жу, – повторил он по слогам. Сомневаться в его словах не было никакого смысла – Маркус говорил чистую правду. – И никогда в жизни не коснулся бы её даже кончиком мизинца. Твои предположения обманчивы, Стеша.

– …Ясно, – прочистила она горло. – Тогда… В чем причина твоей ненависти?

Маркус медленно выдохнул. Стефания чувствовала, что он готов открыться ей и поэтому, когда он неспешно направился к темно-коричневой квадратной вставке в стене, она не стала окликать его и снова просить поговорить с ней. Нажав что-то, Маркус потянул за край непонятной деревяшки и из стены плавно выехала длинная и узкая полка с выпивкой и стаканами. Бар в стене ей доводилось видеть только в американских фильмах.

– Выпьешь?

– Нет, спасибо, – ответила Стефания, продолжая стоять на месте.

Наполнив свой стакан крепким напитком, Маркус пригубил его. Не поворачиваясь к ней, он тихо сказал:

– Эта женщина спала с моим отцом. Много лет. Ещё до моего рождения. Кроме меня об этом никто не знает.

Стефания с минуту помолчала, а потом так же тихонько спросила, боясь потревожить доверительную тишину:

– Он любил её?

Маркус усмехнулся и, наконец, развернулся. Он медленно опустился на пол и оперся спиной о стену.

– Нашей семье принадлежал большой дом в Швейцарии и каждый Новый год все Ротманы отправлялись туда на зимние каникулы. Мне тогда было семнадцать лет. Как-то посреди ночи мне очень захотелось печенья с молоком. Я думал, что возьму с собой целую тарелку и бутылку в спальню и буду смотреть ужастики до самого утра потому, что спать не особо хотелось. Приближаясь к кухне, я услышал… – Он резко замолк, а потом снова усмехнулся да с такой злостью, что по спине пробежали мурашки. – Мой папаша трахал эту женщину. На кухне. Посреди ночи. Они увидели меня, сразу запаниковали, подскочили, начали на себя одежду натягивать. На следующий день мой отец позвал меня покататься с ним на лыжах. Я понимал, что это просто предлог, чтобы поговорить со мной. Он сказал, что давно хотел уйти от мамы, но когда узнал о её беременности, то отложил «уход» на долгие годы. И вот теперь, когда я взрослый, а мама успешная бизнес леди – он может оставить нас. Ах, да, ещё и компанию ко всему прочему.

Стефания осторожно приблизилась к нему и опустилась на пол.

– Он не хотел идти по стопам Арнольда?

– Сказать, что я был удивлен – ничего не сказать. Я всегда думал, что компания для него так же дорога и бесценна, как для дедушки. И я помню, что мечтал о том дне, когда Ламмерт Ротман передаст правление в руки своего сына Маркуса Ротмана, – с заметной печалью улыбнулся он. – Из моей памяти исчез детский сад, школа, а бесконечные часы, проведенные в стенах «РотманГобалМед», как будто выбились в мозгу. И, наверное, я бы ничуть не удивился его словам, если бы собственными глазами не видел, как усердно он работал…

– И ты думаешь, твоя мама столько лет ни о чем не догадывалась?

– Я в этом уверен, – без сомнения ответил Маркус. – Она была по-настоящему счастлива в браке, а после гибели отца только и делала, что говорила и говорила о нем. Если до неё доносился хотя бы малейший слушок о его неверности или хотя бы как-то принижающий его достоинства, она превращалась в львицу, защищающую свою семью. На это невыносимо было смотреть, зная правду. Понимая, что он этого совершенно не достоин.

– А как же муж этой женщины? Он тоже ни о чем не догадывался? Твой двоюродный дядя…