Квартира Подвойских представляла собой просторный и удобный дом с мезонином обычной дачной конструкции. Бревенчатые стены, внутренняя лестница со старательно обструганными красивыми перилами, ведущая в мезонин, а также камин в сочетании с тяжелыми деревянными столами и скамейками создавали неповторимый интерьер. Стены, потолок, полы, мебель — все было некрашеным и издавало аромат сосновой смолы. Дом окружали высокие сосны, вдали виднелись воды Финского залива. Такого прекрасного жилища у Подвойских до сих пор не было. Для них имело значение и то, что жизнь в Куоккале была дешевле, чем в Петербурге. Дети получили возможность есть свежие овощи, пить парное молоко. Уже месяца через два Олеся и Лева были совсем не похожи на бледненьких и худеньких городских глазастых заморышей, какими они выглядели до переезда.
День на даче начинался очень рано. Николай Ильич завтракал, подхватывал свой потертый портфель и чуть не бегом направлялся к неблизкой станции, откуда дачным поездом добирался до Петербурга. Вечером, если в городе не было дел, возвращался назад, обдумывая на ходу свои планы, проекты статей. Время от времени ездила в город и Нина Августовна, чтобы сдать в конторы обработанные статистические карточки и взять на дом новые.
На даче у Подвойских всегда было много народу. Чрезвычайно занятые и всегда стесненные в средствах, Николай Ильич и Нина Августовна тем не менее рассылали письма родственникам и друзьям с настойчивыми приглашениями и просьбами приехать к ним отдохнуть. Здесь непременно гостил кто-нибудь из их многочисленных братьев и сестер, племянников и племянниц или их друзей. По партийным делам, связанным с работой пункта связи с заграницей, у Подвойских часто бывали депутаты-большевики Государственной думы, члены ПК, правдисты: А. И. Ульянова-Елизарова, М. И. Калинин, Г. И. Петровский, Н. Р. Шагов, Ф. Н. Самойлов, Ю. М. Коцюбинский, К. С. Еремеев и многие другие. Все они в полной мере ценили гостеприимство и радушие хозяев.
По вечерам на даче зачастую устраивались импровизированные концерты. Молодой революционер-большевик Сева Васильевский исполнял на рояле произведения своих любимых композиторов: Римского-Корсакова, Шуберта, Шопена, Шумана. Потом хором пели песни. Если была хорошая погода, то всей компанией бегали к морю купаться. На пляже Николай Ильич всегда затевал пробежки вдоль берега, заплывы, прыжки. В более поздние часы устраивали далекие прогулки до Оллилы или даже до Териок.
Зимой молодежь увлекалась лыжами. Николай Ильич и Нина Августовна непременно устраивали для детей рождественскую праздничную елку. Наряжать ее начинали с самого раннего утра. Когда просыпались дети, а их у Нины Августовны и Николая Ильича было уже трое — родилась дочь Лида, елка сияла всеми цветами радуги. Загримированный Николай Ильич всегда играл роль Деда Мороза, причем преображался настолько, что для детей был неузнаваем. Он сыпал шутками, прибаутками, пел песни, притоптывал подшитыми валенками, похлопывал рукавицами, приплясывал и выделывал всевозможные трюки.
Старший Подвойский, Илья Михайлович, под влиянием молодежи буквально ожил, стал веселым и разговорчивым. Вместе с молодыми Илья Михайлович ходил на прогулки и даже — срам-то какой, сказали бы его церковные судьи! — купался в море. К сожалению, недолго пришлось ему наслаждаться новообретенным. Внезапно возникшая неизлечимая болезнь в считанные месяцы подточила его крепкий организм. Николай Ильич очень тяжело переживал его кончину. Он любил отца за доброту, уважал за своеобразные поиски истины и правды, за мужество, с которым тот встречал удары судьбы. Илья Михайлович оказал существенное влияние на своих детей, и в первую очередь на Николая Ильича. Он воспитал в пих дух непримиримости к несправедливости, активное отношение к жизни.
Когда на даче Пето не было гостей, Николай Ильич, вернувшись из Петербурга, отдавал вечер детям. Перед сном они обычно просили его спеть. И он пел, вспоминает Ольга Николаевна Подвойская, то ласковые, то печальные песни, слова которых запоминались надолго. Например: «Скрывается солнце за степью, вдали золотится ковыль, колодников звонкие цепи вздымают дорожную пыль». Или: «По пыльной дороге телега несется, а в ней два жандарма сидят…» — и припев: «Сбейте оковы, дайте мне волю, я научу вас свободу любить».
Но таких вечеров у Николая Ильича оставалось все меньше. Дело в том, что, когда пришло время дочери Олесе учиться, он снял для нее в рабочем Выборгском районе маленькую комнатушку и теперь ночевал то с пей в Петербурге, то в Куоккале, в зависимости от того, как складывались его партийные дела. А их становилось все больше…