Каторжный труд ярославских ткачей, зверская эксплуатация их и беспросветная нужда превзошли самые мрачные, почерпнутые из книг представления Николая о жизни рабочих. Он воочию убедился, что у рабочих действительно нет иного выхода, кроме борьбы. Революционные взгляды Николая становились убеждениями, а убеждения звали к действию. Он стал все чаще напрашиваться на дополнительные задания, искал общения с рабочими, по-другому смотрел он теперь и на свои занятия в лицейском кружке. Николай стал гасить и даже пресекать отвлеченное, схоластическое теоретизирование, так свойственное студентам, старался накрепко замкнуть теорию на конкретные события — приводил реальные вопиющие факты из жизни рабочих Ярославля и добивался, чтобы лицеисты ясно, без словесной мишуры объясняли их, доводили объяснения до выводов, формулировали практические задачи. Короче говоря, он фактически стал готовить из кружковцев пропагандистов для рабочей аудитории.
Руководители Ярославской группы «Северного рабочего союза» неоднократно и бесспорно убеждались в преданности Николая делу революции. В 1901 году на конспиративной квартире Николай Подвойский был принят в члены Российской социал-демократической рабочей партии.
…В ту ночь он так и не сомкнул глаз. Чего только не передумал! Перебрал свое прошлое, подвел жиденькие, как ему казалось, итоги своей четырехлетней социал-демократической работы. Эти годы, думал он, были все-таки работой на себя, практические результаты в пользу социал-демократического движения были ничтожны — шесть маевок да десяток подготовленных им кружковцев. Мало, хотя ему было, конечно, трудно. Последние пять лет пролетели как один день, ибо не было в них свободной минуты. Многое не успел, не сделал, не прочитал. Хотел языками заняться, но… так и остался со своей латынью и церковно-славянским, хотя учитель — Миша — рядом. На скрипке играет, но пока остается слухачом-самоучкой, каких на Украине множество… Все мог бы, мог, но нет времени…Мысли его вновь и вновь возвращались к собранию. Ему доверили. В него поверили. Он теперь член революционной рабочей партии, стоящей вне закона. Отныне в его жизни будут две стороны. Одна сторона — высвеченная, открытая для всех, «законная», но не главная. Другая — скрытая, противоположная многочисленным законам, которые он теперь сознательно и упорно изучал в лицее, готовясь во всеоружии вести борьбу с обществом, построенным на этих законах. Эта скрытая сторона будет главной в жизни. Он был горд, что принят в члены партии, но одновременно ощущал груз какой-то неведомой прежде общей, неконкретной и в то же время личной ответственности. Николай не сомневался в том, что все сделанное им до сих пор для революции, пока только прелюдия, что настоящая революционная работа начнется теперь, когда он стал членом революционной рабочей партии.
Рассвело. Николай взглянул на лежащие на тумбочке карманные часы и рывком поднялся с койки. Он разбудил Кедрова. Тот вроде проснулся, но тотчас же опять закрыл глаза. Николай растормошил его.
— Вставай, соня! Ранок — панок: що ранком не зробыш, то вечером не здогоныш, — крестьяне так говорят.
Михаил сел на кровати, мотнул спросонья головой.
— Это крестьяне… А мы вечером да ночью… — Он взглянул на Николая, понял его состояние и добавил: — Я тогда тоже всю ночь не спал…
Через несколько дней Николай собрал кружковцев. Посоветовавшись со слушателями, он распределил их по гимназическим социал-демократическим кружкам.
— Надо переходить от изучения теории к практическим действиям, — наставлял он товарищей. — Что по силам гимназистам? Митинги, бойкот занятий. Поводы для этого найдутся. Надо готовить гимназистов к тому, чтобы по нашему сигналу они могли вместе с нами выйти на маевки, демонстрации… А то и провести общегородской бойкот занятий, то есть ученическую забастовку. Это не на завтра, не на послезавтра. Но формировать такую готовность, настраивать на это надо сегодня.
Подвойский решил, что и лицейский хор пора выводить на публику, а далее решать с помощью хора задачи, связанные с нелегальной партийной работой. Николай составил вполне «благопристойную» программу выступлений хора и получил разрешение на первый официальный концерт. Он состоялся в актовом зале лицея в присутствии лицейского начальства. Успех был так велик, что на следующий день концерт пришлось повторить.
Николай по горячим следам обратился к директору и попечителям лицея со смелым предложением: просить губернатора разрешить хору публичные, в том числе платные, выступления в городе. Он предлагал использовать сборы за концерты для оказания помощи малоимущим студентам, сиротским домам, публичным библиотекам, больницам. Благотворительная деятельность не запрещалась, поэтому прошение было составлено и отправлено генерал-губернатору. Оно долго изучалось городскими и губернскими властями. Поскольку ничего предосудительного в программе обнаружено не было, генерал-губернатор милостиво разрешил хору выступать не только в городе, но и в губернии.