Подвойский

— ...Но перед выпускными экзаменами я был арестован за участие в революционных событиях. Меня исключили из консерватории и выслали из Москвы в Ярославль, — рассказывал Михаил. — Здесь поступил в лицей и сразу включился в работу социал-демократического кружка Александра Митрофановича Стопани. Замечательный человек! Сейчас его здесь нет. Но нам с ним еще придется поработать.

Они просидели и проговорили до полуночи...

Так в 1901 году зародилась дружба между Николаем Ильичом Подвойским и Михаилом Сергеевичем Кедровым. Она продолжалась почти сорок лет. Оба друга до конца прошли по избранному в юности пути. М. С. Кедрову царские власти не дали закончить юридический лицей. Скрываясь от преследований, он уехал в эмиграцию, закончил в Швейцарии университет и получил диплом врача. Затем вернулся в Россию и был в самом пекле Октябрьской революции и гражданской войны. Ему довелось командовать фронтом, возглавлять Особый отдел ВЧК, работать на многих других участках, куда его посылала партия. Несмотря на трудности, связанные с особенностями жизни профессионального революционера, он никогда не бросал музыку. В Швейцарии в редкие дни отдыха В. И. Ленин специально приезжал к М. С. Кедрову, чтобы послушать в его исполнении свои любимые музыкальные произведения...

Николай и Михаил с жаром взялись за пропагандистскую работу в лицее. Николай Подвойский без устали сновал по этажам и аудиториям, легко знакомился, входил в доверительный контакт, а потом подолгу беседовал с теми, кто вызывал его доверие. Лицейский кружок стал быстро расти. Занятия теперь шли в нескольких группах, вели их Михаил Кедров и Николай Подвойский. Иногда удавалось обмануть бдительность вахтеров и провести на занятия кого-нибудь из опытных пропагандистов Ярославской группы «Северного рабочего союза».

Спустя некоторое время Михаила Кедрова приняли в ряды членов РСДРП. Ему все чаще стали давать задания, связанные с фабриками, железной дорогой, поезд-нами в другие города. Работа в лицее постепенно целиком легла на плечи Николая. Он подобрал себе хороших помощников — студентов Зезюлинского и Чистосердова. Через кружковцев и их знакомых Николай вышел на связь с гимназиями, реальными училищами, другими учебными заведениями города. Оказалось, что в некоторых из них уже есть социал-демократические кружки. Их руководители с радостью приняли «шефство» лицеистов. Николай договорился с ними, что по сложным темам занятия будут вести более подготовленные по общественным вопросам студенты лицея.

Николай понимал, что не сегодня, так завтра его включат, как и Михаила, в работу на фабриках и заводах. Надо было изучать жизнь рабочих. И он использовал для этого каждую возможность. Кедров свел его с несколькими членами партии из рабочих — ткачами и железнодорожниками. Николай подолгу говорил с ними. Беседы расширяли его представления о жизни ярославских пролетариев, но он считал, что этого мало, что все надо посмотреть своими глазами.

Одетый в замасленную спецовку, в меру вымазанный мазутом, Николай под видом «новенького» побывал с ра-бочим-партийцем в железнодорожных мастерских депо станции Ярославль. Ходили во вторую смену, когда было поменьше начальства. Николай держался на полшага сзади, носил ящик с инструментом, в разговоры не вмешивался, скромно помалкивал, но как губка впитывал все, что его интересовало. Попутно рассовывали, а то и прямо раздавали листовки «Северного рабочего союза», предусмотрительно прихваченные с собой.

Подвойскому удалось побывать и на ткацкой фабрике Большой Ярославской мануфактуры. Невероятный грохот десятков станков с непривычки оглушил его. Когда он вернулся с фабрики, голова у него, казалось, звенела от тишины. «Если и есть ад, то он здесь», — подумал Николай. В красильне он увидел изможденных рабочих, копошившихся в клубах ядовитого пара у огромных чанов. Ему трудно было поверить, что человек может изо дня в день, годами работать в таких условиях.

...С фабрики вышли вместе со сменой, проходную миновали благополучно. За воротами Николай с облегчением вздохнул. Прошли несколько шагов, и пожилой ткач, знакомивший Николая с фабрикой, кивнул на одинокую скамейку.

— Давай передохнем. Силы-то уже не те.

Ткач скрутил самокрутку. Николай, удрученпый увиденным, молчал.

— Вот так, сынок, работаем... А хозяин платит гроши. Да и те штрафами половинит... Я это к тому говорю, что отстоит красильщик у чана десять часов, а ткач в прядильне или ткацком цехе — все двенадцать или четырнадцать, а тут ты агитировать придешь... Так знай, он никакой словесной мякины не принимает... Ты ему дело говори... Сам книжки читай, чтобы верно было, а к нему с ними не суйся...

Ткач говорил неторопливо, раздумчиво.

— ...Ты ему из его положения путь-дорогу покажи. Он тебе и поверит. Пойдет за тобой... А трепаться начнешь, ничего не выйдет. Ты на грамотность свою дюже не напирай. Рабочему плевать на то, сколько ты книжек прочитал. Они смотрят, что ты понимаешь... за кого стоишь...

Отдохнув, они пошли дальше.