Подвиньтесь! Подвиньтесь!

— Очень интересно, — сказала Ширли, размешивая бурые, похожие на щепки, кусочки мяса в кастрюльке. — Я один раз видела по телевизору кино, где ели этих улиток. По-моему, это было во Франции. Должно быть, они какие-то особенные.

— Для французов, возможно, но не для меня… Тут у Сола начался жестокий приступ кашля, после которого он совсем ослаб и лежал на подушках, тяжело дыша.

— Может, хочешь попить воды? — спросила Ширли.

— Нет… все в порядке. — Его раздражение, похоже, исчезло вместе с кашлем. — Извини, что набросился на тебя, малышка, ты за мной ухаживаешь, и все такое. Просто я не привык лежать пластом. Я всю жизнь сохранял отличную форму, регулярно занимался спортом, сам себя обслуживал, никогда никого ни о чем не просил. Но есть одна штука, которую не предотвратить. — Он мрачно посмотрел на свои одеяла. — Время идет походным маршем. Кости становятся хрупкими. Поскользнулся, упал — и вот уже в гипсе до самого подбородка.

— Суп готов…

— Не сейчас, я еще не проголодался. Может, включишь телевизор… нет, оставь. Он мне надоел. В новостях сказали, что закон о чрезвычайном положении пройдет всего лишь через два месяца обсасывания его в конгрессе. Я этому не верю. Слишком много людей ничего об этом не знают или не беспокоятся, а потому на конгресс не оказывают настоящего нажима в этом отношении. У нас по-прежнему есть женщины с десятью детьми, умирающими от голода, которые считают грехом иметь детей меньше. Полагаю, в этом мы можем винить главным образом католиков; они все еще не верят, что контроль над рождаемостью — праведное дело.

— Сол, пожалуйста, не нападай на католиков. У моей матери в семье…

— Я не против кого бы то ни было, и я очень люблю семью твоей матери. И я не против пуритан, когда говорю, что эти задницы поджаривали на кострах старушек за то, что те якобы были ведьмами. Это история, Твоя церковь поставила рекорд в борьбе против контроля за рождаемостью со стороны общественности. Это тоже история. Результаты, свидетельствующие, что они не правы — за окном. Они навязали остальным свои убеждения, и теперь мы все гнием в одной канаве.

— На самом деле, плохо совсем не это. На самом деле церковь не выступает против идеи контроля над рождаемостью. Она против способов, которыми он осуществляется. Она всегда одобряла метод ритмов…

— Он недостаточно хорош. Как и пилюли, он не для всех. А когда они собираются дать добро спирали? Это единственное, что действительно работает. А знаешь. когда она появилась, — самое простое средство для любой дуры, безопасное и безвредное? В 1964 году, когда светлые головы в университете Джона Хопкинса все исследовали, включая побочные эффекты, вот когда. Уже тридцать пять лет у них есть этот маленький кусочек пластмассы, который стоит от силы пару центов. Он вводится внутрь и остается там годами, он не препятствует процессам жизнедеятельности, не выпадает, в сущности женщина даже не чувствует его, — но пока он есть, она не может забеременеть. Вынь его — и она вновь сможет иметь детей, ничего не меняется. И самое забавное, что никто до сих пор не знает, как она действует. Это чудо. Возможно, нужно писать с заглавной буквы: Чудо. И церковь могла бы ее признать и сказать, что воля Божья на то, будет она действовать или нет.

— Сол, ты богохульствуешь.

— Я? Ничего подобного! У меня, как у каждого, есть право высказывать догадки относительно того, что думает Бог. В любом случае, это не имеет к нему никакого отношения. Я просто пытаюсь найти извинение для католической церкви, которая не желает принять эту штуку и дать страдающему человечества небольшой отдых.

— Сейчас этот вопрос рассматривается.

— Грандиозно. Они запоздали всего на каких-то тридцать пять лет. Может, все же закон и пройдет; хотя сомневаюсь. Это старая история: то чересчур рано, то чересчур поздно. Мир скатился к черту в ад, это мы столкнули его туда.

Ширли помешивала суп и с улыбкой смотрела на Сола.

— А ты не преувеличиваешь? Нельзя во всех наших бедах винить перенаселенность.