Подвиги санитарки

Путники мчались вперед почти без отдыха. Изредка они делали очень короткие остановки, чтобы проглотить несколько кусочков твердой как камень галеты и дать верблюдам немного травы. Затем снова отправлялись в путь. Ахмед бен Мохаммед обещал прибыть к Макалле через максимально короткое время, и он хотел во что бы то ни стало сдержать слово. Караван уже проехал Адигру, где находилась мощная крепость и большой гарнизон, и подъезжал к зоне, в которой итальянцы уже не были абсолютными хозяевами: то и дело сюда наведывались солдаты негуса.

В Адигре кончалась телеграфная линия. Сообщение с Макалле было прервано из-за осады Менелика. Итальянские войска, стоящие перед Адигрой, с трудом могли связаться с Макалле только по оптическому телеграфу [157]. Положение этого последнего укрепленного поста становилось все более критическим. Командующий, несмотря на итальянское хвастовство, не осмеливался вести боевые действия на большом участке и старался всячески подчеркнуть силу своих войск в коротких стычках, вызывавших у негуса лишь презрительное недоумение.

Ахмед бен Мохаммед должен был прибыть к итальянским аванпостам [158]и передать свои депеши командиру, который ухитрялся как-то переправлять их в осажденный город. Именно эта последняя часть пути была особенно опасной для наших героев. Им надо было покинуть итальянские позиции, проникнуть в нейтральную зону, а затем добраться до тщательно охраняемых абиссинских позиций. Таким образом, сначала они рисковали, что их подстрелят итальянцы, а затем им угрожала та же опасность со стороны абиссинцев. В какой-то момент они могли оказаться между двух огней.

Наконец караван прибыл к месту назначения: это был авангард [159], командовал им полковник. Он осматривал один из последних окопов, когда ему сообщили о приезде курьера с депешами. Полковник приказал привести курьера в свою палатку, поставленную неподалеку, и сам направился туда в сопровождении двух офицеров — капитана и лейтенанта.

Внезапно лейтенант сказал ему вполголоса:

— Господин полковник, посмотрите на эту негритянку. Честное слово, она копия нашей француженки, только лицо гуталином измазано.

Полковник пожал плечами и стал бесцеремонно разглядывать девушку. Фрикет в тот же миг узнала его и невольно вскрикнула. Полковник вгляделся в нее еще внимательнее и сказал:

— Мне кажется, что вы недалеки от истины, лейтенант. Мы сейчас проверим, какая у нее на самом деле кожа.

Уловив кое-что из сказанного и догадавшись об остальном, Фрикет задрожала при мысли, что ее вернут обратно в тюрьму. Она гордо вскинула голову, еще тверже уселась в седле и шепнула Барке:

— Осторожно! По-моему, они меня узнали.

Алжирец, немного понимавший по-итальянски, подтвердил ее предположение.

Полковник же остался очень доволен своими наблюдениями:

— Да, теперь я совершенно уверен. Взгляните, лейтенант, через разрез одежды на плече заметна белая кожа… Проклятая девчонка намазала только рожу и руки с ногами… Вот уж будет потеха!

Во время этого разговора Ахмед успел открыть свою сумку, достать оттуда депеши и передать их полковнику. Затем он попросил расписку о получении бумаг. Однако полковник сказал:

— Погоди немного. А вы будьте добры сойти вниз… Хоть вы и хороши в этом маскараде, он вам больше не пригодится. Я узнал вас: вы мадемуазель Фрикет.

Слова эти поразили бедную девушку в самое сердце. Быть разоблаченной, когда цель так близка… Она подумала о мрачной тюрьме, об утраченной свободе и загубленной молодости и печально посмотрела на полковника. Казалось, что эти прекрасные глаза, в которых блестели слезы, могли разжалобить кого угодно. Однако полковник был неумолим: он усмехнулся и грубо выругался.

Фрикет вздрогнула, к щекам ее прихлынула кровь, и она с презрением бросила ему в лицо:

— Трус! Трус! Трус!

Наша парижанка предпочитала смерть постыдному плену и унижению; терять ей было нечего, и она решилась на отчаянный поступок. Чуть впереди, в нескольких шагах от нее находился окоп: узкая траншея с невысоким бруствером, за которым могла укрыться лишь одна линия стрелков.

Повсюду располагались наблюдатели, готовые в любой момент открыть огонь. Девушка разом оценила обстановку и решила:

— Мы проскочим, или нас застрелят! Вперед, Барка, вперед!

И она изо всей силы хлестнула своего верблюда. Это гордое породистое животное не выносит, когда его бьют, и, как лучший племенной скакун на ипподроме, так же оскорбляется, если его ударяют плетью. Верблюд завопил по-телячьи, совершил великолепный прыжок и одним махом перескочил через окоп. Предварительно он еще ухитрился плюнуть, да так удачно, что вся его слюна попала прямо в физиономию полковника, который уже раскрыл было рот, чтобы испустить клич тревоги:

— К оружию!

Мгновенно сообразив, как надо действовать, Барка, не колеблясь ни секунды, тоже ударил своего верблюда изо всех сил.

— Ах ты, мерзавец! Я тебе голову снесу, а язык твой выброшу на съедение собакам! — хрипло прокричал он и пригрозил итальянцу кулаком.

Его дромадер вихрем понесся вслед за Фрикет.