Подвиги санитарки

— Да, госпожа, моя будет находить.

— Вот тебе деньги, может быть, купишь…

— Если моя не купить, тогда будет украсть.

Покойников было столько, что уже давно для гробов не хватало досок. Умерших заворачивали в полотно и хоронили. Потом не стало хватать людей, чтобы рыть могилы.

Но девушке хотелось, чтобы капралу были оказаны почести и похороны его совершились в соответствии с нашими представлениями о приличиях. Невыносимо было думать, что его бедное тело будет просто засыпано землей и может оказаться добычей диких зверей.

Барка пустился на поиски и наконец, зайдя в один из магазинов господина Сюберби, в котором изготовлялось все, что нужно для промывки золотого песка, обнаружил там забытые кем-то доски. Они были ровные и гладкие и вполне годились для гроба.

Фрикет проследила, чтобы тело капрала положили в гроб в ее присутствии, и, чтобы ему не было жестко, положила туда пальмовых листьев.

После этого Барка заколотил крышку и проговорил, вытирая пот:

— Он — карошая солдат… карошая француз… Барка сильно жалеть… Теперь будет прочесть молитвы ваш мулла.

Похороны были назначены на раннее утро. Это случалось каждый день, но обстановка неизменно оставалась торжественной.

В назначенный час перед моргом выстроилась похоронная процессия. Ее возглавили капитан, в роте которого служил капрал, и Фрикет, представлявшая родственников покойного.

Священник, облаченный в стихарь [105]и епитрахиль [106], находился возле гроба, его помощником был высокий бородатый солдат Иностранного легиона. Он нес кропильницу. Поверх гроба лежали вещи капрала: гимнастерка, фуражка и сабля.

Несли его четверо негров, крепкие, сильные и опытные носильщики. Далее следовал почетный караул: два отделения с командиром в полном боевом облачении. Четыре солдата несли венки из живых цветов, один — от местных офицеров, второй — от друзей, капрала, третий — от больных, а четвертый — от Фрикет. Венки не походили на пышные сооружения, изготовляемые специалистами своего дела. Ничего показного, напоминающего официальный, нередко фальшиво-лицемерный траур: великолепные цветы были обвиты вокруг снятых с бочек обручей. Так трогательно провожали эти люди своего товарища в последний путь, и горе их было искренним. Они оплакивали человека, который сражался, надеялся и страдал вместе с ними.

Сразу за капитаном и Фрикет шли офицеры в парадной форме. Это были друзья, а также представители от разных воинских частей. Все они выглядели больными, измученными, их терзала лихорадка, и они с тревогой спрашивали себя, не придет ли вскоре и их черед.

Священник торжественно прочитал короткую молитву и сделал знак носильщикам. Они подняли гроб, и процессия направилась к кладбищу. Шли они ритмично, плавно, неся мертвого, как будто он был живым. По дороге им приходилось подставлять под брусья носилок то одно, то другое плечо, но ни разу ноша не опустилась на землю.

Неподалеку от госпиталя находилась часовня: соломенная хижина с крестом на крыше. Каждое утро священник служил в ней мессу [107]. Алтарь [108]заменял деревянный стол, накрытый простыней. Но сейчас часовня была разрушена, это случилось два дня назад во время бури. Вот почему траурный кортеж не сделал, как полагается, остановки в церкви, а держал путь сразу на кладбище, которое располагалось на открытом и ровном участке, где изредка попадались пальмы, напоминающие огромный веер.

Войска в Сюбербивиле обосновались сравнительно недавно, но могил — увы! — было здесь уже очень много. Среди чахлой травы в симметричном порядке тянулись два параллельных ряда надгробных холмиков. Над каждым стоял деревянный крест с железной табличкой, на которой указывались фамилия, звание и возраст покойного. Было видно, что копали не так давно, земля была рыхлой, таблички еще не успели покрыться ржавчиной, и на многих венках еще не завяли цветы. Смерть была частым гостем в этих местах, и кладбище заполнялось со страшной быстротой.

Покрытое телами убитых, застывшими в невообразимых позах, выражающих отчаяние и предсмертную муку, поле сражения после боя представляет собой ужасное зрелище. Но там, по крайней мере, в воздухе чувствуется запах пороха, а сердце наполняет праведный гнев. Это можно понять — и тяжелое впечатление, и волнение. Вид кладбища вызывает совсем иные чувства: никакого величия, здесь смерть предстает во всей своей бессмысленной и ужасной обыденности. Нет военного салюта, героев и медных труб. Все смешалось на небольшом клочке земли — люди, их подвиги, заслуги и звания. Холмик в шесть футов [109], крест и фамилия, которую назавтра забудут!

Вот почему пришедшие на кладбище старались не смотреть на эту проклятую землю. Каждого терзала мысль: «Может быть, и я лягу там завтра!»