— Поначалу так оно и было, — с улыбкой признал Пуаро. — Как в греческом мифе о Лернейской гидре — отрубаешь одну голову, а на ее месте вырастают две новых. Поэтому сначала слухи только множились. Но мне, как и моему тезке Гераклу, нужно было обнаружить самую первую, еще не срубленную голову. Кто пустил этот слух? Довольно быстро обнаружилось, что вдохновителем всего этого была сестра Гаррисон. Она казалась очень милой женщиной, умной и доброжелательной. Но во время нашей беседы почти сразу же допустила грубую ошибку: пересказала мне якобы подслушанный ею разговор между вами и доктором. Вот этот-то разговор и был совершенно неправдоподобным, прежде всего психологически. Если бы вы с доктором и собирались убить миссис Олдфилд, то при вашем уме и уравновешенности вы не стали бы обсуждать это в комнате с открытой дверью, где вас кто угодно мог услышать. Кроме того, приписанные вам слова никак не вязались с вашим характером. Это была манера речи куда более зрелой женщины совершенно иного темперамента. Именно такие слова употребила бы в подобной ситуации
До этого момента я считал это дело очень простым. Сестра Гаррисон была еще молодой и миловидной женщиной. Почти три года она тесно общалась с доктором Олдфилдом, и доктор был к ней очень привязан и очень ценил ее тактичность и доброжелательность. И постепенно у нее возникла уверенность, что, если миссис Олдфилд умрет, доктор, скорее всего, сделает ей предложение. Но после кончины миссис Олдфилд она узнает, что доктор влюблен в вас. Движимая гневом и ревностью, она тут же начинает распространять слухи о том, что доктор отравил свою жену.
Именно так я представлял себе ситуацию вначале — ревнивая женщина распространяет ложные слухи. Но избитая фраза о том, что «дыма без огня не бывает» не давала мне покоя. Я подумал: а вдруг сестра Гаррисон не просто распространяла слухи? Кое-что из сказанного ею настораживало. Она сказала, что миссис Олдфилд не испытывала больших страданий — болезни ее были в основном воображаемыми. Но сам доктор нисколько не сомневался в том, что его супруга серьезно больна. Его не удивила ее смерть. Незадолго до того он пригласил другого врача и тот подтвердил, что ее состояние очень серьезно. Я специально заговорил об эксгумации. Вначале сестра Гаррисон очень испугалась, но почти сразу же страх вытеснили ревность и ненависть. Пусть обнаружат мышьяк — на нее-то никто не подумает. Пострадают доктор и Джин Монкрифф.
У меня был единственный выход: заставить преступницу что-то предпринять — она должна была что-то сделать, чтобы свалить всю вину либо на доктора, либо на Джин Монкрифф. Я дал указания моему верному Джорджу — человеку, которого она не знала в лицо, — неотступно следовать за ней. И вот все кончилось успешно.
— Вы были просто великолепны, — сказала Джин Монкрифф.
— Да, — вставил доктор Олдфилд. — Не знаю, как вас и благодарить. Каким же слепцом я был!
— А вы, мадемуазель, были так же слепы? — полюбопытствовал Пуаро.
— Я была очень встревожена, — медленно заговорила Джин Монкрифф. — Видите ли, то количество мышьяка, что было в шкафу, не соответствовало записи…
— Джин, ты же не думала?.. — воскликнул доктор Олдфилд.
— Нет-нет — не на тебя. Если честно, я подумала… что миссис Олдфилд каким-то образом добралась до него и принимала понемногу, чтобы добиваться сочувствия, но однажды ошиблась и приняла слишком большую дозу. И я боялась, что, если будет вскрытие и мышьяк обнаружат, им такое и в голову не придет. Решат, что убийца — ты. Вот почему я ничего не сказала о мышьяке. Я даже подделала записи в книге расхода ядов! Мне и в голову не приходило, что это сестра Гаррисон…
— Мне тоже, — сказал Олдфилд. — Она казалась такой безобидной и добродетельной… Настоящей мадонной…
— Да, — с горечью обронил Пуаро. — Наверное, она могла бы быть хорошей женой и матерью… Ее чувства оказались чересчур сильны.
Он вздохнул и тихонько пробормотал:
— Жаль, что все так сложилось.
Потом он улыбнулся им — нашедшему наконец свое счастье мужчине и девушке с открытым искренним взглядом. И еле слышно произнес:
— Эти двое вышли из мрака на свет, а я — я совершил второй подвиг Геракла.
Глава 3
Керинейская лань[50]
Эркюль Пуаро переминался с ноги на ногу и дышал на пальцы, стараясь согреться. Хлопья снега таяли на его усах, и капли скатывались на одежду.
За дверью послышался шум, и появилась горничная — тяжеловесная деревенская деваха, воззрившаяся на Пуаро с нескрываемым любопытством. Похоже было, что ничего подобного она прежде не видала.
— Вы звонили? — спросила она.
— Звонил. Не будете ли вы так добры разжечь огонь?
Деваха вышла и тут же вернулась с бумагой и щепками.
Встав на колени перед большим викторианским камином, она принялась за растопку.
А Пуаро продолжал притопывать, размахивать руками и дуть на пальцы.