— Самое сладкое въ жизни — это умереть за Родину, — сказалъ князь Ардаганскiй. — Я училъ это въ школѣ, но тогда я этого не понималъ. Здѣсь я это понялъ.
— Я бы хотѣлъ быть такимъ, какъ Ранцевъ, — сказалъ корнетистъ Ковалевъ. — Бѣднымъ, но честньшъ. Рыцаремъ… Офицеромъ…
Спорить было безполезно. Эти люди никогда не поняли бы его. Надо было молчать. Кругомъ шла дѣятельная жизнь и хотѣлъ или не хотѣлъ Мишель, она втягивала его въ себя и заставляла работать, молча, стиснувъ зубы, затаивъ въ себѣ месть Ранцеву и всѣмъ этимъ Донъ-Кихотамъ, какъ называлъ Мишель всѣхъ офицеровъ острова.
Съ необыкновеннымъ, суровымъ педантизмомъ Ранцевъ наблюдалъ, чтобы всѣ люди были на занятiяхъ, а занятiя шли согласно съ составленнымъ имъ росписанiемъ. Для большинства, прошедшаго Галлиполiйскую Кутеповскую школу, этотъ педантизмъ не былъ ни страшенъ, ни новъ. Отъ него, правда, отвыкли. Онъ показался по началу тяжелымъ, но незамѣтно впряглись въ работу, и время полетѣло съ невѣроятною быстротою. Некогда было задумываться и критиковать, да и критиковать было нелегко: — все было разумно поставлено.
Въ четыре часа утра трубилъ горнистъ или билъ барабанщикъ «побудку» и въ темнотѣ тропической ночи, разсѣянной горящими на лагерной линейкѣ четырьмя высокими фонарями, подъ темносинимъ пологомъ кеба, усѣяннымъ незнакомыми, большими и яркими звѣздами экватора, люди умывались, строились на общую молитву противъ прекраснаго отряднаго образа, потомъ шли въ столовую, гдѣ получали чай и утреннiй завтракъ.
Въ пять часовъ утра всѣ были на работахъ. Одни шли въ ангары, другiе въ мастерскiя, остающiеся люди Нордековской роты строились на ученье. Еще въ темнотѣ занимались гимнастикой. Въ шесть часовъ съ восходомъ солнца шли на ротное ученье. Это было чаще всего рѣшенiе тактической задачи на мѣстности, причемъ иногда изъ роты дѣлади обозначенный батальонъ или цѣлый полкъ и проходили съ нимъ всѣ стадiи наступленiя или обороны. А то шли упражняться въ стрѣльбѣ изъ винтовокъ и пулеметовъ, въ метанiи простыхъ и газовыхъ ручныхъ гранатъ. Ученье кончалось и расходились: одни къ профессору Вундерлиху обучаться установкѣ и управленiю его газовыми аппаратами, другiе съ полковниками Субботинымъ и Ястребовымъ изучали совѣтскiй бытъ, затверживали свои совѣтскiя имена и свое прошлое, согласно съ новыми паспортами. Въ одиннадцать часовъ былъ обѣдъ-на славу кормилъ Нифонтъ Ивановичъ — послѣ обѣда до трехъ часовъ отдыхали, предаваясь полуденной съестѣ жаркихъ странъ. Въ три часа подъ навѣсомъ, на легкомъ сквознякѣ у громкоговорителя слушали чтенiе по радiо Парижскихъ газетъ. Это была связь съ оставленнымъ мiромъ.
На одномъ изъ первыхъ чтенiй узнали о гибели не далеко отъ большихъ Антильскихъ острововъ парохода «Немезида», перевозившаго на острова Галапагосъ, кинематографическую труппу общества «Атлантида». Вся Русская колонiя была взволнована этимъ несчастiемъ. Во всѣхъ церквахъ Парижа, Медона, Лiона, Бѣлграда, Софiи и въ другихъ мѣстахъ Русскаго разсѣянiя служили панихиды по погибшимъ. Служили панихиду и въ томъ мѣстчекѣ, гдѣ была вилла «Les Coccinelles». И жутко было слушать о себѣ, живыхъ, какъ объ умершихъ. Но самое страшное было, что газеты занялись этимъ одинъ, два дня, а потомъ и забыли, какъ будто бы никого изъ погибшихъ и не было на свѣтѣ. Но вспомнили, что такъ же скоро примирились съ гибелью Кутепова, и въ этомъ нашли грустное, философическое успокоенiе. И думали лишь о томъ, помнили ли о нихъ по крайней мѣрѣ ихъ жены, матери и дѣти?…
Мишель Строговъ подмѣтилъ впечатлѣнiе, произведенное на слушателей этимъ извѣстiемъ и запомнилъ его.
Bo время слушанiя громкоговорителя пили чай и прохладительные напитки, послѣ разбивались по отрядамъ и шелъ практическiй урокъ совѣтскаго быта.
Полковникъ Субботинъ ходилъ взадъ и впередъ по палаткѣ, гдѣ на скамьяхъ сидѣли люди «экиповъ».
— Прежде всего запомните, что несмотря на всю ту чепуху, которой старались большевики повернуть мозги на бекрень Русскому народу, имъ это никакъ не удалось. Вы прiѣдете все таки въ Россiю. Въ Россiю, бѣдную, озлобленную, грязную, голодную, но Россiю, и найдете въ ней не коммунистовъ, но Русскихъ. He бойтесь мелкихъ ошибокъ въ совѣтской терминологiи, ея и сами совѣтскiе граждане далеко не всѣ знаютъ. Конечно, лучше навсегда усвоить то, что усвоили и къ чему привыкли въ совѣтской республикѣ. Тамъ нѣтъ второго и третьяго классовъ, но есть твердые и мягкiе вагоны…
— Какое фарисейство, — сказалъ Парчевскiй.