Подвиг

Но никто не двигался съ мѣста. Все было такъ таинственно, что казалось страшнымъ.

— Пожальте… Пожальте, ничего не боись. Ничего страшнаго.

Всѣ жались другъ къ другу, никто не трогался съ мѣста.

— Факсъ, иди ко мнѣ, - сказалъ Ранцевъ.

Ферфаксовъ, стоявшiй у борта послушно и смѣло, легкой охотничьей походкой прошелъ между шестами къ Ранцеву и обратно.

— Нишего и ньѣтъ, — кривясь въ безобразной усмѣшкѣ, сказалъ Вундерлихъ… — Теперь пускаю. Это смѣхучiй… Кто идетъ — смѣется… Хочетъ, не хочетъ — смѣется… Дольго… Цѣлiй часъ смѣется… такой смѣхачъ… Идти не можетъ… Поворачивайтъ назадъ… Спазма… Надо докторъ… Н-ню, между прочимъ… блягополюшна… Смѣхъ это здорово… Ошень хорошо для пишшеваренiй. Н-ню, кто желайтъ?… Маленькiй смѣхачъ.

— Господа, — сказалъ Ранцевъ, желаете попробовать. Ничего опаснаго для здоровья нѣтъ. Это вы будете употреблять, когда пожелаете оградить себя отъ ненужныхъ глазъ и ушей, но не желаете дѣлать зло.

Фирсъ Агафошкинъ стоялъ сбоку и впереди всѣхъ. Въ бѣломъ колпакѣ и поварскомъ фартукѣ онъ глупо ухмылялся, видимо сильно захваченный всѣмъ, что тутъ показывалось.

— Н-ну, — протянулъ онъ. — Нюжли же такая штука, чтобы смѣяться, ежели я, къ примѣру, плакать хочу?

— Иди, Фирсъ, — подтолкнулъ его Мишель Строговъ, стоявшiй рядомъ съ нимъ.

— А что?… He пойду?… — куражась и выступая впередъ, сказалъ Фирсъ. Онъ чувствовалъ себя предметомъ всеобщаго вниманiя и это подмывало его. — Отчего не пойти?… Да я!.. Съ Ереминскаго хутора казаки да ничего такого не пугались. Что мнѣ обезьяна сдѣлаетъ?… Подойду и скажу: — «дай мнѣ лапку, какъ генералу подавала»… Что тутъ страшнаго. Одна химiя и только.

Прикрывая сгибомъ локтя лицо и точно бросаясь черезъ огонь, Фирсъ Агафошкинъ стремительно побѣжалъ къ Вундерлиху.

Но, едва онъ дошелъ до линiи между штативами, какъ точно какая то невидимая сила откинула его назадъ. Онъ схватился руками за животъ и кинулся обратно въ толпу, сгрудившуюся подлѣ шканцевъ.

— Ха-ха-ха, — вопилъ онъ, корчась отъ смѣха. — Хо-хо-хо… Вотъ умора то!.. Ой-ой-ой… — Обезьяна то!.. ха-ха-а!..

Это было такъ странно и неожиданно, что кое кто не повѣрилъ. Казалось, что Фирсъ просто дуритъ, представляется… Молодой летчикъ Вѣха пошелъ медленными осторожными шагами черезъ невидимый лучъ. Но едва дошелъ до него, какъ повернулъ обратно. Видно было, какъ онъ всѣми силами старался удержать смѣхъ. Лицо его кривило спазмой, наконецъ, прорвало и -

— Ха-ха-ха, ха-ха-ха… — присоединилъ онъ свой смѣхъ къ неистовому дикому хохоту Фирса.

Еще два, три человѣка бросились, пытаясь быстро проскочить роковую полосу, но и ихъ невидимая сила отбрасывала и они корчились въ спазмахъ смѣха. Всѣхъ ихъ переловилъ докторъ Пономаревъ и повелъ въ прiемный покой отпаивать и успокаивать. И долго по трапамъ и корридорамъ парохода раздавалось неистовое, истерическое:

— Ха-ха-ха… хи-хи-хи… хо-хо-хо!..

XXXIII

Ранцевъ остановилъ токъ. Помощникъ Вундерлиха вынулъ склянку. Профессоръ досталъ изъ ящика колбочку съ розовымъ порошкомъ. Ее вставили на мѣсто прежней.

— Теперь, — самодовольно говорилъ Вундерлихъ, — это плакучiй. Кто теперь идетъ — плакать будетъ… Горько плакать… Н-ню тоже не опасно для здоровья ничуть… Слезы это тоже иногда ошень карашо… Успокаивайтъ нервы.

Но плакать, повидимому, никому не хотѣлось.

«Волевой» человѣкъ Мишель Строговъ, — ему эти опыты чрезвычайно понравились, въ нихъ онъ увидалъ хорошее средство испытанiя воли — вышелъ впередъ.

— Н-ну, — съ сомнѣнiемъ въ голосѣ протянулъ онъ и пошелъ твердыми шагами боксера, идущаго на противника черезъ полосу. Было видно, какъ, вступивъ въ промежутокъ между шестами, онъ заставлялъ себя сдѣлать еще шагъ, но потомъ схватился за глаза руками и быстро пошелъ назадъ. Слезы градомъ лились изъ подъ пальцевъ. Непроизвольная спазма рыданiй кривила лицо. Онъ уже не въ силахъ былъ дольше держаться и громко зарыдалъ. Докторъ Пономаревъ подхватилъ его подъ руки и бережно повелъ внизъ. Зрители стояли, нахмурившись. Никто не пожелалъ повторять опыта Мишеля Строгова.

Склянку съ розовымъ порошкомъ вынули, самъ Вундерлихъ пошелъ вставлять въ штативъ новую скляночку съ сѣрымъ порошкомъ.

Онъ обратился къ Ранцеву:

— Я попросилъ бы васъ поставить офицеръ впередъ, чтобы никто не ходилъ теперь. Это ошень опасный лучъ… Это «капучiй»… Теперь, кто идетъ… большевикъ… шмерть…

Его помощники перенесли кроликовъ и морскихъ свинокъ къ публикѣ. На палубѣ было томительно тихо.

— Знаешь, — прошепталъ Парчевскiй, обращаясь къ Нордекову, — совсѣмъ, какъ въ циркѣ передъ какимъ нибудь опаснымъ сальто мортале. И чего не придумалъ человѣкъ? He даромъ онъ и на человѣка не похожъ…

— Fertig? — спросилъ Вундерлихъ.

— Jawohl, — отвѣтилъ помощникъ, державшiй клѣтки.

— Пускайте кроликъ и швиней.

— He надо… не надо, — раздались голоса. — Вѣримъ и такъ!

Кролики и свинки побѣжали за приманкой. Едва они достигли роковой черты, какъ стали падать и дрыгать лапками въ смертельной конвульсiи.

Тяжелая тишина стояла на палубѣ. Помощники Вундерлиха выбросили тѣла свинокъ и кроликовъ за бортъ на съѣденiе акуламъ. Всѣ вдругъ заговорили.