Подвиг разведчика

— О-у!.. Пожалуй, это можно принять за положительный ответ! — расцвел он в улыбке и принялся с необъяснимой поспешностью снимать с нее халатик.

Под ним боле не оказалось элементов одежды, и данный факт даже слегка разочаровал Антона. Он опрокинул отключившуюся молодую женщину на спину, поднялся с дивана и долго с надменной усмешкой взирал на нее сверху вниз…

Да, эндшпиль во второй партии победно завершался, и от близости яркого триумфа талантливый аналитик уже ощущал себя на седьмом небе. Вот она — девушка его мечты, лежит абсолютно нагая, беззащитная, добровольно лишенная сознания а, следовательно — сдавшаяся на милость победителю после продолжительных, кровопролитных боев и затяжной осады.

— Берите, Антон, она вся без остатка ваша, — довольно продекламировал он и, не сводя с нее горящих глаз, стал медленно раздеваться.

Однако, внезапно спохватившись, затравленно оглянулся на дверь — вспомнилось вмешательство вездесущей мамаши в самый неподходящий, самый ответственный момент. Сейчас мамаша досматривала третий сон в трех кварталах отсюда — в Нейшлотском, да мало ли кому из соседей по коммуналке взбредет в голову навестить одинокую страдалицу — ежели ей вздумается стонать от удовольствия? И, путаясь в упавших брюках, он поскакал закрывать дверной замок. Потом уж спокойно разоблачился, вальяжной походкой вернулся к дивану…

Однако скоро он понял: ни о каких стонах речи быть не может…

Ему показалось очень странным, но она была другой — совершенно не такой, как пятого января в его квартире. Так же как и тогда Князев долго целовал ее в губы. Старался припомнить и изобразить те же ласки: ползая руками по прекрасному телу — гладил грудь, живот и бедра. Повторяя собственные действия четырехмесячной давности, озадаченно подтащил Эвелину к краю дивана. Наконец так же широко раскинул ее ножки…

Но ни движением, ни вздохом девушка не реагировала на прикосновения — она лежала словно мертвая, словно застывшее, оцепеневшее от холода каменное изваяние. Подспудно он ждал, желал ее страстного ответа… или уж хотя бы, чтобы билась, противилась, негодовала…

Но, нет.

Видно чувства, страсти и эмоции, некогда переполнявшие ее душу, в одночасье истлели дотла и навсегда угасли на следующий после пятого января день…

Эпилог

/Май 2005 г./

Непогожим весенним днем Константин Яровой пришел на свое «рабочее место» и, аккуратненько уложив на каменный цоколь костыли, уселся рядом. На плече выздоровевшей руки висел старенький аккордеон, подаренный при расставании в Беслане Ризваном Халифовичем взамен утерянного у тоннеля чеченского дечиг-пондара. Майор устроил на коленях инструмент, но расстегнуть тонкий ремешок, стягивающий меха, не торопился. Оглядевшись вокруг, посмотрел на серое небо…

Денек выдался хмурым, иногда накрапывал мелкий дождь, а холодные порывы плотного воздуха с Финского залива норовили напомнить о недавно ушедшей зиме. «Удивительно, — подумалось ему, — должно быть это же небо, эти же быстро плывущие над городом облака видит сейчас и Эвелина. Возможно, она ходит где-то поблизости, вдыхая те же весенние ароматы, и вспоминает о том же самом, что и мне не дает покоя». А мимо сновал народ, не обращая ни малейшего внимания на бородатого человека в потрепанной, но чистенькой восточной одежке, неподвижно сидящего в обнимку с аккордеоном и с грустью взиравшего куда-то вдаль…

Он вернулся в Санкт-Петербург в разгар празднования шестидесятилетия Победы. Потому, видать и удалось проскочить мимо расслабленных, нарядных милиционеров с одной лишь справкой беженца, выхлопотанной в Беслане стариком богословом. Улем вообще долго не мог взять в толк, почему, оправившись от тяжелых ран, Костя-майор не спешит объявиться властям, не идет с докладом к важным военным начальникам, не звонит в Петербург тем, кто подбирал разведчиков, отправлял их в заснеженные кавказские горы и руководил сложной операцией.

— Мы же справились с заданием — мал-чуток задержали колонну до прибытия нашей армии! — угловато пожимал он худыми плечами, широко и смешно разводя при этом смуглыми ладошками. — И командовал ты нами очень хорошо, умело. Отчего же боишься вернуться?

— Никого я не боюсь, — морщился в ответ майор. — Таким вот… уродом не хочу являться.

— Э-э-э… Да разве ты стал хуже выглядеть? — по-доброму смеялся дед, и подобно любящему отцу, слегка трепал его непослушные волосы. — Шрам ничуть не портит твоего лица!

— А ноги? Правая так и осталась недоделанной, левая вообще теперь не гнется…

— Но ведь я, Костя-майор, мал-чуток догадываюсь: кто-то ждет тебя там — в огромном северном городе, — хитро щурился прозорливый старик. — А разве можно обманывать тех, кто ждет?..

Целый месяц потратил Чиркейнов на уговоры и переубеждение своего бывшего командира. Потом уж на вокзале, обняв у открытой двери вагонного тамбура и смахнув слезинку, сказал своим душевным, мягким тенорком:

— Поезжай, реши там все вопросы, отыщи свою ненаглядную Эвелину, которую любишь пуще ясного весеннего солнышка, и обязательно, дети мои, вместе приезжайте.