Подвиг продолжается

— Смотрю, входит высокий, худощавый, в помятой шинели капитан. Глаза воспалены, сам какой-то бледный, в руках клюшка. Не дожидаясь приглашения, сел. «Я, — говорит, — полмесяца назад из госпиталя приехал. Разыскал семью, оборудовал подвал, живу ничего. Но вот беда. До войны работал на «Красном Октябре», слесарил. Пошел туда. Но там сейчас все переменилось, завод еще не пущен на полную мощь. А без работы не могу». — «Вы коммунист?» — опрашиваю. «Да», — отвечает. И кладет передо мной партийный билет. — «А еще документы есть какие с собой?» — «Есть», — отвечает и кладет на стол справку из госпиталя, военный билет и орденскую книжку. В общем, вытряхнул все, что было в кармане гимнастерки. Разворачиваю каждый документ, читаю, а сам думаю: «И куда же тебя я пристрою, Николай Леонтьевич Кузнецов. Все же Герой Советского Союза, командир батальона». Что сказать, не знаю.

И вдруг ни с того, ни с сего Кузнецов говорит: «Было это за Одером. Трижды я переправлялся через эту чертову реку. И каждый раз меня выручал пулеметчик Коля. Я так фамилии его и не узнал. Пришел он с пополнением и сразу в бой. Лучшего пулеметчика я не встречал. Диву давался, как он мог на лодке, в такой свистопляске прицельно стрелять. Ну, это так, между прочим. На третий день утром не успели мы закрепиться на небольшом плацдарме, как немец пустил танки с десантом, мотопехоту. Началось столпотворение. Три раза пытались спихнуть нас фашисты в реку...

И вдруг сердце у меня в комок: лежит мой Коля, широко раскинул руки, как живой. Лицо чистое, белое. Одна рука держит исковерканный пулемет, а другой он зажал ком земли, а из нее травка виднеется. Такая свежая, молоденькая, зеленая, тянется к солнышку...»

Рассказывает это мне Кузнецов тихим, срывающимся голосом, а сам смотрит на мой стол повлажневшими глазами, теребит фуражку в руках, весь вздрагивает.

«Вы можете подумать, — неожиданно сказал он резко, — к чему я все это рассказываю? Шел вчера вечером я в свой подвал. Покуривал. И вдруг вырос передо мной верзила. Здоровый, весь заросший. Выкладывай, говорит, что в карманах. И тычет в меня пистолетом. Ну, такое меня зло взяло! Вот я вчера и вспомнил пулеметчика Колю. Какие люди головы положили! А этот выродок скитался где-то то тылам и теперь людям жить спокойно не дает. У меня эта клюшка в левой руке была. По привычке ношу с собой. Перехватил ее в правую, вроде в карман слазить хочу. И так стукнул гада! До тех пор бил, пока не свалил. А пистолет его получите...»

Он на стол пистолет кладет, а меня сразу осенило. Ведь несколько раз уже звонили из милиции. Я и выпалил ему: «Иди, — говорю, — товарищ Кузнецов, в управление милиции, отдай там эту штуку. И записку мою. Им такие люди сейчас позарез нужны».

Взял он пистолет, мою записку и ушел. А потом как-то встретил его уже в милицейской форме. Улыбается: «Подыскали вы мне работенку с ходу, спасибо». Я было подумал, недоволен он. Ан нет, доволен. И им, насколько я знаю, довольны...

Воспоминания Ермоленко прервал вошедший капитан.

— Ну, как спалось, отдыхалось? — спросил он.

— Нормально, товарищ капитан.

— Вот и добре. Как стемнеет, пойдем. Знаешь, что у бандюги пистолет?

Ермоленко молча кивнул.

...По притихшей улице города идут двое. Один высокий, худощавый, с белой копной волос на голове и густыми черными бровями. Второй — среднего роста, кряжистый, собранный.

— Люблю я в саду копаться, — говорит медленно, как бы взвешивая каждое слово, высокий. — У меня небольшой садик. Лучше этого отдыха нету ничего. Саженцы купил хилые, убогие, а выходил. Сейчас такие деревья вымахали...

— А я больше рыбалкой увлекаюсь, товарищ капитан...

— Тоже неплохо, говорят, нервы укрепляет.

Старший сержант Ермоленко приостановился, глянул на номер дома.

— Через три дома, товарищ капитан...

— Вижу. А чем ты ловишь?

Улица становилась все темнее и темнее. «И что ведет капитана навстречу опасности? — снова подумал старший сержант. — Прошел огонь и воду, на пороге у смерти бывал — и опять идет. О саде говорит, об удочках! А идем-то не на прогулку...

— Здесь, — отрывисто и как-то сурово проговорил капитан. — На втором этаже.

Он быстро переложил пистолет в правый карман, а в левую руку взял электрический фонарик. В подъезде было темно, валялась штукатурка, битое стекло. Видно, подъезд давно не убирали. Хруст под ногами гулко отдавался наверху. Вот и лестничная площадка второго этажа. Луч фонарика скользнул, остановился на одной из дверей, погас.

Капитан подошел к двери вплотную, постучал осторожно. Все тихо. Неужели нет? Еще стук. Старший сержант почувствовал, как вспотела рука, держащая пистолет, пот струйками пополз по спине. Послышалось шарканье шлепанцев. Щелкнула задвижка. Не переступая порога, в дверях стояла молодая женщина явно под хмельком. Она спросила весело, даже кокетливо:

— Вам кого, молодые люди? Не меня ли вам надо?

— Нет, — спокойно ответил капитан, поставив ногу между дверью и косяком. — Мы ищем Калмыкова, не подскажете, в какой он квартире живет?

— Такого я не...