Подвиг любви бескорыстной (Рассказы о женах декабристов)

Броневский долго вертел в руках письмо. Логика, конечно, есть — женатому человеку, обремененному детьми, бежать не следует. Ну да чем все же черт не шутит. А вдруг! Придется ответ держать перед государем. По всей строгости. А не разрешить — так, выходит, ты и есть этот самый "безумец, лишившийся вовсе рассудка".

Утром следующего дня генерал-губернатор поставил резолюцию на письме:

"Разрешите государственному преступнику Анненкову отлучки по хозяйственным надобностям в пределах волости". Однако этой дарованной столь "великодушно" милостью Анненков всерьез не успел воспользоваться, в том же 1837 году, в котором писано приведенное выше письмо, ему было объявлено, что по ходатайству родных ему назначено переехать в город Туринск "с употреблением на службу в земском суде, на правах лица из податного сословия".

Так началась государственная служба Ивана Александровича Анненкова — исключительная государева милость: Николай I ревниво следил за тем, чтобы декабристы, не дай бог, снова не выбились в люди. Должно быть, и здесь сделали свое дело благодарственные письма Полины, которые посылала она государю по всякому подобающему поводу с независимостью и непосредственностью француженки.

Через четыре года они были уже в Тобольске, где Анненков состоял чиновником особых поручений при губернаторе, а потом начальником отделения в приказе о ссыльных, служил в приказе общественного призрения, а в 1845 году назначен заседателем. Его живой ум, обширные познания, умение быть полезным сделали его приметным человеком, которому доверяли люди.

Много детей родила на свет Прасковья Егоровна Анненкова, в живых осталось шестеро. Не один раз лом и лопата врезались в землю, чтобы навеки зарыть неокрепшего, так рано угасшего младенца, не один раз оплакали родители сыновей и дочерей своих, которым отдали столько душевных сил, столько забот, на которых возлагали столько надежд.

В Нижнем Новгороде, где поселились Анненковы после возвращения на родину, губернатором был Александр Николаевич Муравьев. Отставной полковник, декабрист, он был пассивным членом Северного общества, ничего не знал об умысле цареубийства, не принимал участия в событиях на Сенатской площади. Осужденный по шестому разряду, на шесть лет каторги, он вскоре был назначен в Сибирь — городничим в захолустный Верхнеудинск, затем переведен на ту же должность в Иркутск. Его дом был одним из тех пунктов, через который протекала бесцензурная тропа переписки узников Петровского завода с родителями, родственниками и друзьями.

Иван Александрович становится чиновником особых поручений при губернаторе, избирается предводителем нижегородского дворянства. Как и другие декабристы, дожившие до этих дней, он встречен с большим сочувствием и пониманием соотечественниками своими, почитаем молодежью, к нему тянутся деятели литературы и культуры.

В дневнике Тараса Шевченко, в записи 16 октября 1857 года, читаем:

"У Якоби (нижегородский знакомый Шевченко. — М. С.) встретился я и благоговейно познакомился с возвращающимся из Сибири декабристом, с Иваном Александровичем Анненковым. Седой, величественный, кроткий изгнанник в речах своих не обнаруживает и тени ожесточения против своих жестоких судей, даже добродушно подтрунивает над фаворитами коронованного фельдфебеля, Чернышевым и Левашовым, председателями тогдашнего верховного суда. Благоговею перед тобою, один из первозданных наших апостолов!

Говорили о возвратившемся из изгнания Николае Тургеневе, о его книге ("Записки русского"), говорили о многом и о многих и в первом часу ночи разошлись, сказавши: "До свидания".

Среди прочих одна встреча была знаменательной. Александр Дюма путешествовал по России. С каждой станции посылал он материалы в свой журнал "Монте-Кристо", воспевал российское гостеприимство, описывал кровавые эпизоды истории снежной страны этой, но великий мастер интриги сном и духом не ведал, что по указанию Александра II сам он оказался в сетях странной интриги: круг людей, которые его встречали, устраивали в его честь званые обеды и пышные балы, был зарегистрирован и определен Третьим отделением, ведомством Бенкендорфа. Указанием сим господам было одно: пусть французский гость побольше пьет и веселится, да поменьше видит, и разговаривать с ним должны только проверенные лица.

Дюма упивался успехом, он покорял сердца петербургских барышень и девиц на выданье в старокупеческих волжских городах, он поедал удивительные экзотические блюда, удивлялся, как блестяще владеют французским его новые знакомцы. Это не помешало Дюма все же опубликовать немало язвительных фактов в своем журнале, но главного — жизни России при Александре II — он всерьез не увидел.

И вот Дюма — в Нижнем Новгороде.

Губернатор Александр Николаевич Муравьев обещает ему сюрприз…

"Не успел я занять место, — пишет Дюма, — думая о сюрпризе, который, судя по приему, оказанному мне Муравьевым, не мог быть неприятным, как дверь отворилась и лакей доложил: "Граф и графиня Анненковы".

Тут Дюма остался верен себе — Иван Александрович и Прасковья Егоровна графского титула не имели.