Подвиг

Теперь можно было отправиться к Дарвину. Гостиница находилась против Зоологического сада. “Он уже ушел, — ответил человек в конторе. — Нет, я не знаю, когда он вернется”.

“Как досадно, — подумал Мартын, выходя опять на улицу. — Надо было ему указать точную дату, а не просто “на днях”. Промах, промах... Как это досадно”. Он посмотрел на часы. Половина двенадцатого. Паспорт был в порядке, билет куплен. День, который намечался столь нагруженным всякими делами, вдруг оказался пустым. Что делать дальше? Пойти в Зоологический сад? Написать матери? Нет, это потом.

И пока он так размышлял, все время в глубине сознания происходила глухая работа. Он противился ей, старался ее не замечать, ибо твердо решил еще во Франции, что больше Соню не увидит никогда. Но берлинский воздух был Соней насыщен, — вон там, в Зоологическом саду, они вместе глазели на румяно-золотого китайского фазана, на чудесные ноздри гиппопотама, на желтую собаку Динго, так высоко прыгавшую. “Она сейчас на службе, — подумал Мартын, — а к Зилановым все-таки нужно зайти...”

Поплыл, разматываясь, Курфюрстендам. Автомобили обгоняли трамвай, трамвай обгонял велосипеды; потом мост, дым поездов далеко внизу, тысяча рельс, загадочно-голубое небо; поворот и осенняя прелесть Груневальда.

И дверь ему открыла именно Соня. Она была в черной вязаной кофточке, слегка растрепанная, тусклые раскосые глаза казались заспанными, на бледных щеках были знакомые ямки. “Кого я вижу?” — протянула она и низко-низко поклонилась, болтая опущенными руками. “Ну, здравствуй, здравствуй”, — сказала она, разогнувшись, и одна черная прядь дугой легла по виску. Она отмахнула ее движением указательного пальца. “Пойдем”, — сказала она и пошла вперед по коридору, мягко топая ночными туфлями. “Я боялся, что ты на службе”, — проговорил Мартын, стараясь не смотреть на ее прелестный затылок. “Голова болит”, — сказала она, не оглядываясь и, тихонько крякнув, подняла на ходу половую тряпку и бросила ее на сундук. Вошли в гостиную. “Присаживайся и все говори”, — сказала она, плюхнулась в кресло, тут же привстала, подобрала под себя ногу и уселась опять.

В гостиной все было то же, темный Беклин на стене, потрепанный плюш, какие-то вечные бледнолистые растения в вазе, удручающая люстра в виде плывущей хвостатой женщины, с бюстом и головой баварки и с оленьими рогами, растущими отовсюду.

“Я, собственно говоря, приехал сегодня, — сказал Мартын и стал закуривать. — Я буду здесь работать. То есть, собственно говоря, не здесь, а в окрестностях. Это фабрика, и я, значит, как простой рабочий”. “Да ну”, — протянула Соня и добавила, заметив его ищущий взгляд: “Ничего, брось прямо на пол”. “И вот какая забавная вещь, — продолжал Мартын. — Я, видишь ли, собственно, не хочу, чтобы моя мать знала, что я работаю на фабрике. Так что, если она случайно Ольге Павловне напишет, — она, знаешь, иногда любит таким окружным путем узнать, здоров ли я и так далее, — вот, понимаешь, тогда нужно ответить, что часто у вас бываю. Я, конечно, буду очень, очень редко бывать, некогда будет”.

“Ты подурнел, — задумчиво сказала Соня. — Огрубел как-то. Это, может быть, от загара”.

“Скитался по всему югу Франции, — сипло проговорил Мартын, ударом пальца стряхивая пепел. — Батрачил на фермах, бродяжничал, а по воскресеньям одевался барином и ездил кутить в Монте-Карло. Очень интересная вещь — рулетка. А ты что поделываешь? Все у вас здоровы?”

“Предки здоровы, — сказала со вздохом Соня, — а вот с Ириной прямо беда. Это крест какой-то... Ну и с деньгами полный мрак. Папа говорит, что нужно переехать в Париж. Ты в Париже тоже был?”

“Да, проездом, — небрежно ответил Мартын (день в Париже много лет тому назад, по пути из Биаррица в Берлин, дети с обручами в Тюильрийском саду, игрушечные парусники на воде бассейна, старик, кормящий воробьев, серебристая сквозная башня, склеп Наполеона, где колонны похожи на витые сюкр д'орж...). — Да, проездом. А знаешь, между прочим, какая новость, — Дарвин здесь”.

Соня улыбнулась и заморгала. “Ах, приведи его! Приведи его непременно, это безумно интересно”.

“Я его еще не видал. Он здесь по делам Морнинг Ньюса. Его, знаешь, посылали в Америку, настоящим стал журналистом. А главное, — у него есть в Англии невеста, и он весной женится”.

“Да ведь это восхитительно, — тихо проговорила Соня. — Все, как по писаному. Я так ясно представляю ее, — высокая, глаза, как тарелки, а мать вероятно очень на нее похожа, только суше и краснее. Бедный Дарвин!”

“Чепуха, — сказал Мартын, — я уверен, что она очень хорошенькая и умная”.