Подвиг

Через три с половиной часа мы достигли крутого, покрытого складками оставшихся с весны снегов холма, у которого стоит поселок Уэллен.

Селение чукчей выкривилось внизу под горой, протянувшись по узкой косе — между океаном и лагуной. Оно состояло из трех десятков туземных шатров, круглых, как перевернутые чугунные котлы, и четырех косых деревянных домишек, словно разбросанных но косе ветром.

Над берегом лагуны — коричневое, легкое, как папиросная коробка, — стояло здание Чукотского рика, построенное в прошлом году. Саженях в пятидесяти от него был длинный бревенчатый дом школы и баня с радиомачтой, торчащей над поселком, как гигантский тотем.

Шинявик рассказал мне, что чукчи считают ее богом русских людей. В этой мачте какая-то страшная и символическая значительность. Это становится особенно ясным во время штормов, когда она гудит под напором ветра, гнется, поет.

Злосчастная судьба этой первой радиостанции на Чукотском полуострове уныла и скучна, как сама тундра.

Станция была поставлена весной 1926 года, но в тот год в Уэллен не успели доставить радиста. Он был прислан из Владивостока только в 1927 году и оказался неопытным. Станция не начала работать. В сущности, не он был в этом виноват. Только что окончив краткосрочные курсы при Наркомпочтеле, он получил наряд с биржи на место заведующего чукотской радиостанцией. Он прожил год в Уэллене от навигации до навигации и вернулся обратно с пароходом «Индигирка».

Таким образом, в нынешнем году у Чукотского полуострова нет связи с миром. Обмен отношениями между двумя риками соседних районов — Чукотского и Анадырского — продолжается не меньше четырех месяцев — два месяца туда и два месяца обратно.

В рике меня встретил заместитель председателя Северного рика тов. М. и старший милиционер района Пяткин. Остальные русские уехали в лодках смотреть Инчаунские лежбища, куда, по сообщениям чукчей, только что пришли моржи.

Пяткин — высокий, рябой детина в меховой кухлянке и красной милицейской шапке. За четыре года службы здесь он научился говорить по-чукотски, как чукча.

Милиционер сейчас живет в Уэллене, отдыхая после очередного объезда вверенного ему района. Район его так велик, что объезд продолжался ровно год. Конечно, он носил не столько деловой, сколько показательный характер.

С этим Пяткиным прошлой осенью, когда он подъезжал к мысу Ванкарема на северном побережье Чукотки, случилось странное происшествие, похожее на завязку авантюрного романа.

Он ночевал в маленьком стойбище возле мыса. Его разбудил на рассвете Сиутагин, хозяин яранги, в которой он провел ночь:

— Вставай, однако, Пятка, за мысом стоит большая лодка! Такая, все равно как кит.

Пяткин выскочил из юрты. Возле скалы, подступавшей к самому мысу, качалась какая-то американская шхуна. По его рассказам, это была скорее всего большая увеселительная яхта. У нее была белая труба и стройные мачты, опутанные кружевом бегучего такелажа, а на трубе была английская надпись: «с/с Мэри-Энна Сиатталь Уаш».

Экипаж яхты составляли ирландцы — повара — и мулаты — матросы. Пассажирами были молодые американцы — веселые богатые юноши и девушки, отправившиеся в путешествие по океану. Яхта принадлежала мисс Элеонор Рокфеллер, дочери Эдвина Рокфеллера-младшего.

Все эти подробности выяснились значительно позже. Их сообщил эскимос Джо, ездивший в начале апреля за патронами на Малый Диомид.

В тот день яхта качалась на волнах возле мыса. Снасти ее были покрыты копотью дальних плаваний, борта изъедены ракушками южных морей, а кочегары больны тропической гонорреей.

Пяткин усмотрел в появлении яхты в его районе нарушение законов международного права и, взяв винчестер, сел в вельбот Сиутагина и отправился на яхту, чтобы заявить капитану, что тот должен немедленно развести пары и покинуть чукотские берега. На яхте ни один человек не понимал по-русски. Пяткин встретил здесь просторные каюты, кают-компанию, сверкающую красным деревом, купальный бассейн, гнусавый разговор лос-анжелосского конферансье из рупора «громкоговоруна», утренние туалеты дам.

Пяткина пригласили пить чай, и он не мог отказаться. Он ел апельсины и ананасы из ледяных погребов Рокфеллера, высасывал сочную мякоть южных фруктов, всю нежную кислоту и терпкую сладость которых может оценить только тот, кто три года не видел даже зеленого лука, моркови и огородной репы.

Почти на полчаса Пяткин был взят в плен пулеметным щелканьем «кодаков» и восторженными возгласами желторотых миллионеров.

Они толпились вокруг него и вытаскивали из кают старые английские книги о плавании к берегам Полярной Сибири, где были изображены голые туземцы и мохнатые русские казаки. Они старались открыть в лице Пяткина сходство с одним из лиц, изображенных в книге, и громко кричали: «О, русский урьядник! Питтореск! Рэшан урьядник!»

В конце концов Пяткин, выпив чаю и поняв, что у этих людей ничего нельзя добиться, снова сел в лодку и возвратился на берег. Через несколько часов и яхта подняла якорь и ушла в пустынное море.