Подвиг

«Я, собственно говоря, приехал сегодня, – сказал Мартын и стал закуривать. – Я буду здесь работать. То есть, собственно говоря, не здесь, а в окрестностях. Это фабрика, и я, значит, как простой рабочий». – «Да ну, – протянула Соня и добавила, заметив его ищущий взгляд: – Ничего, брось прямо на пол». – «И вот какая забавная вещь, – продолжал Мартын. – Я, видишь ли, собственно, не хочу, чтобы моя мать знала, что я работаю на фабрике. Так что, если она случайно Ольге Павловне напишет, – она, знаешь, иногда любит таким окружным путем узнать, здоров ли я и так далее, – вот, понимаешь, тогда нужно ответить, что часто у вас бываю. Я, конечно, буду очень, очень редко бывать, некогда будет».

«Ты подурнел, – задумчиво сказала Соня. – Огрубел как-то. Это, может быть, от загара».

«Скитался по всему югу Франции, – сипло проговорил Мартын, ударом пальца стряхивая пепел. – Батрачил на фермах, бродяжничал, а по воскресеньям одевался барином и ездил кутить в Монте-Карло. Очень интересная вещь – рулетка. А ты что поделываешь? Все у вас здоровы?»

«Предки здоровы, – сказала со вздохом Соня, – а вот с Ириной прямо беда. Это крест какой-то… Ну и с деньгами полный мрак. Папа говорит, что нужно переехать в Париж. Ты в Париже тоже был?»

«Да, проездом, – небрежно ответил Мартын (день в Париже много лет тому назад, по пути из Биаррица в Берлин, дети с обручами в Тюильрийском саду, игрушечные парусники на воде бассейна, старик, кормящий воробьев, серебристая сквозная башня, склеп Наполеона, где колонны похожи на витые сюкр д’орж…). – Да, проездом. А знаешь, между прочим, какая новость – Дарвин здесь».

Соня улыбнулась и заморгала. «Ах, приведи его! Приведи его непременно, это безумно интересно».

«Я его еще не видал. Он здесь по делам „Морнинг Ньюса“. Его, знаешь, посылали в Америку, настоящим стал журналистом. А главное, – у него есть в Англии невеста, и он весной женится».

«Да ведь это восхитительно, – тихо проговорила Соня. – Все как по писаному. Я так ясно представляю ее, – высокая, глаза как тарелки, а мать, вероятно, очень на нее похожа, только суше и краснее. Бедный Дарвин!»

«Чепуха, – сказал Мартын, – я уверен, что она очень хорошенькая и умная».

«Ну, еще что-нибудь расскажи», – попросила Соня после молчания. Мартын пожал плечами. Как он поступил опрометчиво, пустив в оборот сразу весь свой разговорный запас. Ему казалось дико, что вот, перед ним, в двух шагах от него, сидит Соня, и он не смеет ничего ей сказать важного, не смеет намекнуть на последнее ее письмо, не смеет спросить, выходит ли она за Бубнова замуж, – ничего не смеет. Он попытался вообразить, как будет вот тут, в этой комнате, сидеть после возвращения, как она будет слушать его, – и неужели он, как сейчас, все выпалит разом, неужели Соня так же, как сейчас, будет сквозь шелк почесывать голень и глядеть мимо него на вещи, ему неизвестные? Он подумал, что, вероятно, пришел некстати, что, быть может, она ждет кого-нибудь и что с ним ей тягостно. Но уйти он не мог, как не мог придумать ничего занимательного, и Соня своим молчанием как бы нарочно старалась довести его до крайности, – вот он совсем потеряется и выболтает все: и про экспедицию, и про любовь, и про все то сокровенное, заповедное, чем связаны были между собой эта экспедиция, и его любовь, и «унылая пора, очей очарованье».

Стукнула дверь в прихожей, раздались шаги, и в гостиную вошел с портфелем под мышкой Зиланов. «А, очень рад, – сказал он. – Как поживает ваша матушка?» Погодя появилась из другой двери Ольга Павловна и задала тот же вопрос. «Откушайте с нами», – сказала она. Перешли в столовую. Ирина, войдя, застыла, и вдруг кинулась к Мартыну и принялась его целовать мокрыми губами. «Ира, Ирочка», – с виноватой улыбкой приговаривала ее мать. На большом блюде были маленькие черные котлетки. Зиланов развернул салфетку и заложил угол за воротник.