Подвиг № 2, 1987

А время меж тем шло, и поединок приближался, и Авросимов только об нем и думал, то есть страдал, потому что, милостивый государь, вообразите-ка, что это вам завтра стреляться предстоит, а у вас уже — ни злости, ни благородного порыва, а лишь одна истома да сожаление, после коих обычно пора течь слезам… И вот в таком состоянии он вспоминал, а вспомнить не мог, что же, собственно, вынуждало его тогда бить ротмистра по щеке? Ну, история с Заикиным, натурально. А что в сей истории было такого, что ротмистра следовало оскорбить? Подпоручик этот сам лгал и ввел в обман других, сам плакал… уж постыдился бы плакать! Плакал бы тогда, когда, ручки потираючи, предвкушал легкую победу, когда соблазнам верил и, речами полковника опьяненный, видел себя генералом, что ли… А ротмистр? Он же при исполнении служебных обязанностей, разве он мог быть другим? И в дом свой привез, поил, кормил… Так за что же его?.. Хотя, с другой стороны, Дуняша… Да мое ли это дело?..

Опять начиналась лихорадка. Мысли скакали в голове. Вино не успокаивало, даже не ощущалось, лилось и лилось, подобно воде. И все вокруг казались неживыми, а так — сизыми призраками без глаз и без слов, размахивающими длинными руками. И призраки играли в вист, а над круглым столом висела тишина. Браницкий исчез, а на тахте спал Крупников, раскинув руки.

Наш герой тоже незаметно и счастливо уснул, как это с ним не раз бывало, но громкие голоса заставили его пробудиться.

Теперь все находились в странном возбуждении. Дрова в камине трещали, и пламя буйствовало. Браницкий стоял в шубе посреди залы. Остальные его окружили.

— Это невозможно, — сказал Крупников. — Быть не может. Этого не может быть… Вздор.

— Ну хочешь пари? — спокойно предложил Браницкий. — Я ставлю своих девок, а ты, ежели проиграешь, обос… ворота Строгановского дома… Согласен?

Тут все зашумели.

— Перестаньте, Браницкий, — вмешался незнакомый павловец. — Вы не лжете? А?.. Это же страшно, что вы говорите?.. Это правда? Клянитесь.

— Чем надоедать с подозрениями, — обиделся Браницкий, — сходите к Зимнему, поглядите, что творится…

— Как же это случилось? — сказал Крупников. — Нужно идти, господа…

— А не сходить ли, в самом деле? — сказал Бутурлин. — Это даже любопытно.

— Как это вышло? — зашумели все. — Да тише! Дайте ему рассказать!

— Господа, — сказал Браницкий, сбрасывая шубу к ногам, — рассказывают, будто нынче ночью, ну часа два назад…

— Что случилось? — спросил наш герой.

— Тише!

— Пестель бежал, — глухо промолвил Бутурлин. — Да он лжец, этот толстяк…

Большое мощное тело нашего героя вдруг обмякло, голова закружилась, он взмахнул руками, словно ребенок на неровном месте, но этого, к счастью, никто не заметил, ибо взоры всех были устремлены на рассказчика.

— Надо идти, — сказал Крупников.

— Тише!

— … пока солдаты спали, опоенные каким-то зельем, — продолжал Браницкий, — он с помощью караульного офицера (черт знает, кто там нынче караулил) выбрался…

— Ага, — воскликнул павловец, — сукин сын!

— Самое удивительное, господа, — сказал Браницкий, — что платье свое он оставил в нумере. Очевидно, переоделся. Предполагают, что он отправился в Малороссию, где его ждут в армии…

— Вздор, — сказал Бутурлин… — А как же государь?

— Государь уехал в Царское… Говорят, множество людей принимало участие в сем деле.

— Не может быть! — крикнул Крупников. Черные усы его стояли торчком, вызывающе.

— Очень может быть, — вздохнул павловец. — Отчего же не может?

У Авросимова перед глазами тотчас возникли подлые и таинственные физиономии Филимонова и его сообщников.

— Филимонова не упоминали? — спросил он ослабевшим голосом.

— Упоминали, — быстро поворотился к нему Браницкий. — А что? — и хитро улыбнулся.

— Так, темный человек, — сказал наш герой.

Браницкий засмеялся.

— А может, это и к лучшему, что он бежал, — тихо заметил кто-то. — Его бы не помиловали… Его одного не помиловали бы…

— Вы с ума сошли! — рассердился Крупников. — Опять все сначала?

«Действительно, — подумал наш герой, неужто все сначала? Никто, никогда, никому, ничего… Теперь уж не до награды…»

— Господа, прощайте, мне следует быть там, — решительно произнес Крупников, направляясь к выходу. В дверях он остановился. — Хотя все это похоже на дурной сон. Вы должны понять, сударь, — сказал, неизвестно к кому обращаясь, — что сия история печально отразится на вас же самом, да на мне… На нас на всех… Мы ответчики, сударь. Он едет в Малороссию, а мы с вами… Видите, как он об нас не подумал…

— Полагаю, что и вы о нем не думали, когда препровождали его в Петербург, — усмехнулся Бутурлин. — Каждый думает об себе…

«Надо уезжать! — подумал Авросимов, теряя силы. — Скорей, скорей от этих перемен, к черту от этих бурь! Скорее, скорее! Надо бы Настеньку… Ах, Настенька, ваше душистое письмо не укрепило меня! Я не в себе нынче… — Он налил большой бокал вина и с жадностью его осушил. — Ах чертов полковник, об нас-то он и не подумал».

— Да и вы, Бутурлин, с вашим графом о полковнике не очень заботились, надеюсь, — отрезал Крупников, смеясь. — Вы его хорошо в оборот взяли, очень умело…