Подвиг 1983 № 23

— Хорошо, Ханс. — И к Михаилу: — Сколько до деревеньки?

— Километра два.

— Далековато.

— Ничего, дотопаем. Мороз градусов пять.

И Свиданин скомандовал:

— Проверить противогазы. Приготовиться к затоплению танка.

Такая команда нечастая. Но все понимали: другой быть не могло. Помощь, когда она придет? А бездействовать в боевой обстановке не к чести танкиста. В мертвенно-бледном свете дежурного освещения экипаж принялся выполнять команду. И хотя каждый из них надевал противогаз десятки раз, особенно на занятиях по защите от оружия массового поражения, тем не менее, как впервые, примеряли маски изолирующего противогаза.

— К выходу из танка готов, — доложил Рега.

— К выходу из танка готов, — доложил Сааг.

Наступила продолжительная пауза. В голове Свиданина уже постукивали молоточки; кончался кислород. Но это не вызывало опасений: через несколько минут теплый, обогащенный кислородом воздух потечет в легкие. Нужно только расколоть ампулу, и в коробке противогаза начнется реакция. Свиданин достал плоскую коричневую баночку, отвинтил крышку, в голубоватой вате, словно коконы шелкопряда, покоились ампулы.

— Борис, не слышу доклада.

В синем полумраке с противогазной маской возился Костоглод. Лицо его было покрыто капельками пота.

— Что там?

— Товарищ сержант… маска… великовата…

Рега съязвил:

— Похудел, значит.

— Что ж вы раньше не заявили? — с ноткой угрозы спросил Свиданин.

— Тогда… было нормально, товарищ сержант.

Маска великовата… Свиданин понимал, чем это угрожало. Он не поверил докладу и сам протиснулся к заряжающему, ощупал его маску. Костоглод не обманывал. Но почему маска вдруг стала велика?

— Меряй мою.

— Не буду.

— Меряй!

— А вы… как же?

— Приказываю.

Скользкими от пота руками Костоглод тяжело натянул маску. Маска давила, зато вода не попадет. Свиданин облегченно вздохнул. Рега уже поторапливал:

— Товарищ командир, хватит возиться.

— Михаил, помолчи, — одернул его Ханс.

Он знал: сержант делает то, что нужно. Здесь, конечно, медлить нельзя, но спешить тем более. Нехватку кислорода Ханс еще не ощущал.

Командир и заряжающий обменялись противогазами. Невольно Свиданин взглянул на бирку и прочел фамилию владельца: «Ефрейтор Корзун». Все стало ясно. В спешке Костоглод схватил из пирамиды чужой противогаз, а он, Свиданин, не сумел проверить. «Далеко мне до Саага и Реги», — только и подумал с грустью.

А Рега тем временем поставил рычаг кулисы в нейтральное положение, рычаги управления в исходное, рычаги ручной подачи топлива на нулевую отметку, выключатель батарей оставил включенным.

— Порядок, — доложил он и перебрался в боевое отделение.

Увидев поникшего и опечаленного заряжающего, участливо спросил:

— Ты что тут, земляк, накуролесил?

— Ничего особенного, — за солдата отозвался Свиданин, доставая индивидуальный перевязочный пакет. — Ты, Миша, бинтиком затяни мне маску потуже.

Михаил недобро взглянул на своего земляка-заряжающего.

— Эх ты, схватил какой попало.

— Так точно, — убитым голосом ответил Костоглод.

— За такие штуки надо по шее.

— Прекрати, Михаил! — жестко сказал Свиданин. — Потом разберемся. А сейчас бинтуй, — и ткнул ему в руку пакет.

За полгода своей службы в полку Борис Костоглод, оказывается, всему еще не научился. Так в эти минуты думал он и был недалек от истины. Он помнил, как в дождливый октябрьский вечер на тесном перроне родной станции его провожал отец, инженер мартеновского цеха. Отец говорил: «Ты ж, Борька, не оплошай. Раз идешь в танкисты, помни, чья сталь тебя носит. Не ленись в учебе. Я-то знаю, какие они теперь, танки…»

В письмах отец ни словом не напомнил, какую и для чего он варит сталь, но всегда интересовался товарищами по экипажу, кто они и откуда. И Борис не жалел эпитетов для Михаила Реги, земляка. Рега, по мнению Бориса Костоглода, все знал и все умел, добросовестно учил заряжающего искусству вождения боевой машины. Правда, иногда Рега делал Борису обидные замечания: «Ну и дохлый ты. Сразу видно, что единственный в семье ребенок». Он делал намек на то, что Борис трудно привыкал к наваристому солдатскому борщу, к мясной перловой каше, к жидкому картофельному пюре с томатной подливой. Более или менее сносными были для него компот, чай с тремя кусочками сахара и белый хлеб — когда кусок, а когда и два, если дежурит на раздаче. Мать почти каждую неделю слала Борису посылки, да еще деньгами баловала — ее сын любил вечерами посидеть в солдатской чайной за бутылкой лимонада. И все равно Костоглод был худ — кожа да кости.

Насмешки товарищей, особенно Михаила Реги, заставили его написать матери ультимативное письмо, чтобы она больше посылок не присылала и его не позорила, а за деньгами он не стал являться. Мать была в отчаянии. Зато отец вскоре прислал Борису телеграмму. В ней было одно-единственное слово: «Правильно». Оставшись при солдатских харчах, Борис Костоглод, к удивлению Михаила Реги, начал быстро набирать вес. «Танкист без веса что дерево без корня — первый же ветер повалит», — изрекал Рега, рассматривая в бане фигуру молодого заряжающего.