Тамара смущенно улыбнулась.
— Да ну вас, Федор Иванович! Ехать же надо…
— Это точно, сержант, ехать надо.
Он поправил на голове шапку и завел мотор.
Машина вышла из перелеска на широкое поле. Шофер высунулся из кабины, посмотрел вверх и прибавил скорость. Вдоль дороги замелькали припорошенные снегом воронки, обгорелые автомашины, покореженные взрывами орудия, танки.
«Тут и нашим досталось!» — подумала Тамара и прислушалась, боясь не заметить из-за шума автомашины гул фашистского самолета.
— Скорее бы в лес, — вздохнула она.
— Да-а, мы здесь как букашка на блюдечке! Ну да ничего, не впервой…
Вскоре показался лес. Ровная издали стенка распалась, по обе стороны дороги побежали ели, сосны, березы, оплетенные у земли черным подлеском.
«Хорошо-то как! Тихо», — подумала Тамара, закрывая глаза.
— Клюешь? — спросил Федор Иванович.
— Вздремну немножко. Ночью дежурила, а утром сами знаете, что началось.
— Вздремни, вздремни. Дорога быстрей пролетит…
Он говорил что-то еще, но она уже не слышала.
Проснулась Тамара от резкого толчка. «Что это он так тормознул?» — Девушка недоуменно глянула на шофера. Широко раскрыв глаза, тот сползал с сиденья. Из-под шапки по виску текла кровь.
Тамара рывком открыла медицинскую сумку, сняла с головы Федора Ивановича ушанку и обмерла: рана была смертельной.
Автомашина, накренившись, стояла в кювете. Мотор не работал. Пламя лизало капот, подбиралось к кузову…
И тут в уши ворвался рев самолетов и стук пулеметных очередей.
«Там же раненые!» — испугалась Тамара, силясь открыть дверцу кабины. Она не поддавалась — ее заклинило. Калнин потянулась к другой дверце, через мертвого водителя, толкнула ее и сквозь пламя вывалилась в канаву.
А огонь уже коснулся брезентового тента…
— Ой, мамочка, люди сгорят!
— Спокойно, сестра, спокойно, — донесся из кузова хриплый командирский голос.
Тамара, взяв себя в руки, откинула задний борт машины и начала принимать раненых. «Один, два, три…»
— Родненькие, скорее! Скорее!
Рев фашистских самолетов нарастал. Пулеметные очереди хлестнули по дороге, по автомашине.
«Двенадцать. Значит, там еще трое…» — Тамара забралась в кузов.
— Сейчас, милые, сейчас, — успокаивала она, подтаскивая их к заднему борту, а потом выгружая на дорогу.
— Сестренка, ложись в снег! У тебя спина горит! — приказал тот же хриплый голос.
Боль жгла спину, нога. Тамара опрокинулась навзничь. Снег под ней зашипел. Тамара увидела серое неприветливое небо и в нем три «мессершмитта». Пикируя из-под облаков, они друг за другом набрасывались на расползающихся в разные стороны раненых. Крылья переднего самолета замерцали бледно-оранжевыми вспышками.
Тамару охватил гнев. Она вскочила, выбежала на дорогу и закричала:
— Изверги! Что вы делаете? Они же раненые!!!
И тут, словно услышав ее, из облаков вынырнул краснозвездный истребитель. Он ловко зашел последнему фашистскому самолету в хвост и поджег его. Два других «мессера» кинулись к «ястребку», но тот мгновенно ушел в облака.
Когда вражеские самолеты скрылись, Тамара бессильно опустилась на обочину. Обожженное тело снова охватила нестерпимая боль. «Что же делать? Что же теперь делать?» — пыталась сообразить девушка.
И тут рядом послышался стон. Тамара глянула на бледное безусое лицо — под ногой красноармейца кровянился снег. Девушка склонилась к бойцу. «Видно, ранили только что, кость перебили, гады», — чуть не плакала Тамара, накладывая жгут.
— Ничего, сероглазенький, до свадьбы заживет… — утешала она парнишку. — Потерпи немножко, потерпи… Ну что стонешь? Вон комиссару хуже, а молчит!
— Он синий, должно, помер…
— Не помер, еще поживу, — послышался глухой голос. — А ты и вправду не стони, к боли не прислушивайся. Легче станет!
Закончив перевязку, Тамара осмотрела остальных. «Надо перенести их с дороги. А то вдруг фашисты снова налетят? И так уж троих добили…» — думала она, оглядывая лес.
Неподалеку, плотно друг к другу, стояло несколько разлапистых елей, снега под ними не было. «Вот туда и перетащу…»
Девушка попыталась поднять сероглазого красноармейца, но обожженную спину охватила нестерпимая боль. Даже в глазах потемнело!
«Нет, так не смогу», — поняла Тамара и, взяв солдата за воротник шинели, потянула волоком. В глазах замельтешила багровая метель. Девушка сцепила зубы и зажмурилась так, что сквозь сжатые веки просочились слезы.
Перетащив раненых, Тамара опустилась рядом. Распухшие, искусанные губы кровоточили. Оглушающая боль в спине и ногах мутила сознание.
— Устала? — услышала голос комиссара.
Тамара посмотрела на него. На ввалившихся, покрытых рыжей щетиной зеленых щеках и на ровном, будто без переносицы, носу отчетливо проступили веснушки. «Не довезу, — подумала она и горько усмехнулась своей мысли: — Не довезу? На чем?»
— Нельзя тебе уставать, — снова заговорил комиссар. — Замерзнем мы! Беги за помощью… А я тут посмотрю…
Тамара тяжело поднялась. Северный ветер звенел одинокими стылыми листьями, гнал серые облака.
— Постой… Возьми у меня в кармане… Может, пригодится!
Тамара перевела взгляд на забинтованные руки и грудь комиссара, потом достала его наган.
— Теперь иди, — приказал он.