Подвиг, 1972 г., том 5

О’Ши неловко опустился на стул. Он чувствовал себя скованно, в его памяти еще было свежо воспоминание о вспышке Шэдде в Скансене.

— Насколько мне известно, вы осматривали Кайля, — начал Шэдде, не сводя с врача проницательного взгляда.

— Да, сэр.

— В каком он состоянии?

— Собственно, оснований для беспокойства нет. Кровоподтек на виске, поврежден кожный покров, пришлось наложить швы. Ничего серьезного.

— Он говорил, при каких обстоятельствах это произошло? Может, он нанес себе рану умышленно?

— Возможно, но маловероятно.

— Почему вы так думаете?

— Он рассказал, что с ним случилось.

— Ну и что же он вам рассказал? — сухо, не скрывая разочарования, спросил Шэдде.

— Вчера вечером он напился в баре. Пить начал еще днем и, судя по всему, к вечеру был уже тепленький. Около полуночи сводник познакомил его с проституткой, и она отвела его к себе на квартиру, недалеко от порта. Тут появился «дружок» этой особы и захватил их… «ин флагранто деликто».[1]

— Это что еще за абракадабра, О’Ши? — нахмурился Шэдде. — Вы что, забыли английский язык? У меня нет времени выслушивать ваши словесные выкрутасы.

— Я просто не знаю соответствующего английского выражения вот и все, — пожал плечами доктор. — Повторяю, появился «дружок» и стукнул Кайля чем-то тяжелым.

— А причина ? — с нескрываемым недоверием спросил Шадде.

— Грабеж. Они взяли у Кайля часы и бумажник, в котором было около десяти фунтов стерлингов.

— Десять фунтов! А вы не находите, что это многовато для матроса, отправляющегося на берег?

— Он копил деньги на подарок матери.

— Ах, как трогательно! — саркастически усмехнулся Шэд-де. — Ну и что же дальше?

— Кайль очнулся в каком-то сарае, основательно избитый. Сарай оказался запертым, он начал барабанить в дверь, кричать. Случайные прохожие выпустили его, и он сейчас же отправился в полицию. Позвольте закурить?

— Курите, курите, — нетерпеливо махнул рукой Шэдде. — Скажите, О’Ши, вы верите ему?

— Да, сэр, верю.

— Вы знаете, что Шепард считает его никудышным матросом?

О’Ши спокойно встретил пронзительный взгляд Шэдде.

— Да, сэр, знаю, но у меня свое мнение на сей счет.

— Почему?

— Я заставил его разговориться, и он много рассказал о себе.

— Например?

— Он из бедной семьи, ненавидит отца, который пьет и порой колотит мать. Кайль очень ее любит. Отец оказывал дурное влияние на Кайля. Его отношение к сыну зависело от количества выпитого: он то баловал его, то терроризировал.

— Как интересно, скажите пожалуйста!

О’Ши не заметил иронии в голосе Шэдде и продолжал:

— Да, да! Вы понимаете, дети всегда испытывают внутреннюю потребность иметь в семье кого-то, перед кем они могли бы преклоняться, чьему примеру следовать. У мальчишек таким богом обычно бывает отец. Но поведение отца Кайля привело к тому, что у его сына не получили должного развития необходимые социальные стимулы, и, он, страдая от сознания своей неполноценности, пытается возместить этот недостаток путем…

— Довольно! — грубо прервал Шэдде, он стоял спиной к врачу и что-то регулировал в прикрепленных к переборке часах. — Не понимаю, что вы плетете, — Шэдде с трудом сдерживался. — У меня есть собственное мнение о Кайле. Я не смог бы изложить его так же витиевато и заумно, как вы, зато оно было бы понятнее, хоть я я не изучал психологию в вашем Дублине.

О’Ши только теперь понял, что обозлил Шэдде, и, окончательно растерявшись, пролепетал:

— Сэр, я только пытался объяснить, что за человек этот Кайль. Вот вы сказали, что, по словам Шепарда, Кайль никудышный матрос. Я же хотел выразить ту мысль, что по ряду причин он не всегда в состоянии разобраться, что плохо, а что хорошо. У него не совсем здоровая психика, ему нужно помогать, а не наказывать его.

Шэдде резко повернулся к доктору.

— Вы это серьезно? — спросил он. — Так вот, О’Ши, должен вам сказать, что меня абсолютно не интересует подобная философия. Она совершенно недопустима на корабле. Такие разговоры подрывают и опошляют принципы воинской дисциплины. — Шэдде уселся спиной к О’Ши и принялся что-то писать. — Можете идти, — не поворачиваясь, бросил он.

В течение двух следующих суток Шэдде почти не выходы из каюты, занимаясь какими-то неотложными делами. Офицеры в кают-компании знали, что у него наступил один из тех периодов депрессии, когда лучше не попадаться ему на глаза.

Утром на второй день первый помощник напомнил Шэдде, что Кайль все еще в карцере.

— Знаю, — коротко и, как показалось Кавану, устало ответил Шэдде.

— Вы намерены наложить на него взыскание за нарушение дисциплины?

— Видимо, намерен.

— Вы будете говорить с ним перед тем, как мы выйдем в море?

Шэдде взглянул на Кавана так, словно только что обнаружил его присутствие. Кавану бросились в глаза густые тени вокруг воспаленных век и тупой, отсутствующий взгляд. Первый помощник знал, что Шэдде в тот день получил акт инспектора морского страхового общества о повреждениях, нанесенных шведскому прогулочному пароходику, и что это никак не могло улучшить настроение командира «Возмездия».

— Там будет видно, — все так же вяло отозвался Шэдде. — Я поставлю вас в известность.