Подвиг 1969, №3

— Неплохо, сэр. Действительно, неплохо. — Налитые кровью глаза его были темны и переполнены болью. Он опустил глаза к забинтованной ноге. Снова поднял их и неуверенно улыбнулся Меллори. — Сожалею, что так получилось. Чертовски глупо вышло.

— Это не глупо, — Меллори тяжело ронял каждое слово. — Это преступная оплошность. — Он знал, что все наблюдают за ним, но глаза его видели только Стивенса. — Преступная, непростительная оплошность, — повторил он спокойно. — Я предполагал, что ты потерял много крови, но не заметил, что у тебя еще и две глубокие раны на лбу. Я-то должен был их заметить. — Он криво улыбнулся. — Ты бы услышал, что сказали мне эти два типа, когда мы поднялись на вершину клифа. А ведь они были правы. Тебя нельзя было просить подниматься последним, особенно в таком состоянии, в котором ты был. Это было безумием. — Он снова улыбнулся. — Тебя надо было тащить наверх, как мешок с углем, что и сделала великолепная альпинистская команда Меллори — Браун... Бог знает, как это им удалось. Уверен, что так никогда и не узнаем. — Он наклонился вперед и дотронулся до здорового колена Стивенса. — Прости меня, Энди, честно говоря, я знал, что ты сильно измотан.

Стивенс неловко пошевелился, но мертвенно-бледный пергамент его щек окрасился слабым румянцем от удивления и удовольствия, вызванного словами Меллори.

— Пожалуйста, сэр, — умоляюще сказал он. — Не говорите так. Это совсем не так. — Он умолк, глаза закатились, воздух со свистом вырывался сквозь стиснутые зубы, волна боли прокатилась по телу от раненой ноги. Потом он снова посмотрел на Меллори. — Да сам я ничего такого и не сделал для подъема, — продолжал он уже спокойно. — Я едва что-либо помню...

Меллори молча посмотрел на него, брови вопросительно взлетели вверх.

— Я смертельно боялся каждого метра подъема, — просто сказал Стивенс. Он даже не почувствовал удивления оттого, что говорит вещи, которые раньше ни за что не сказал бы, скорее умер бы. — Никогда в жизни я так не боялся.

Меллори медленно покачал головой, машинально водя ладонью по подбородку. Он был по-настоящему удивлен. Потом взглянул на Стивенса с насмешливой улыбкой.

— Феперь-то я вижу, что ты новичок, Энди, — он опять улыбнулся. — Наверное, думаешь, что я смеялся и пел, когда лез на этот чертов клиф. Ты думаешь, я не боялся? — Он зажег сигарету и глянул на Стивенса сквозь облако дыма. — А впрочем, нет. Боялся — не то слово. Я был просто в ужасе. Да и Андреа тоже. Мы слишком много знали, чтобы не бояться.

— Андреа! — Стивенс засмеялся и сразу застонал от боли, вызванной движением тела.

Меллори показалось, что Энди потерял сознание, но тот почти сразу заговорил хриплым от боли голосом.

— Андреа! — прошептал он. — Он боялся? Не верю я этому. Не верю.

— Андреа боялся, — голос громадного грека был ласков. — Андреа боялся. Андреа всегда боится. Потому я и жив до сих пор. — Он уставился на свои громадные руки. — Отчего многие погибли? Они не боялись так, как боялся я. Они йе боялись всего, чего человек должен бояться. Всегда было что-нибудь такое, чего они забывали остерегаться. Но Андреа боялся всего. Он ни о чем не забывал. Так-то вот. — Он глянул на Стивенса и улыбнулся. — Нет ни смелых, ни трусливых людей на этом свете, сын мой. Есть только мужественные. Чтобы родиться, жить и умереть, для этого требуется много мужества. Даже больше, чем много. Все мы смелые, и все мы боимся. Того, кого люди называют смелым человеком, тоже охватывает страх, как и каждого из нас. Только он оказывался на пять минут смелее нас. На пять минут дольше, чем все остальные. А иногда на десять минут или на двадцать. Или сколько там требовалось человеку, измученному и израненному, чтобы забраться на клиф.

Стивенс ничего не ответил. Голова его упала на грудь. Редко он чувствовал себя таким счастливым и спокойным. Теперь он знал, что ничего не сможет скрывать от Андреа и Меллори. Но не догадывался, что теперь это уже не имеет значения. Он чувствовал, что нужно что-то сказать, но не мог. Он смертельно устал, он слишком устал, чтобы разбираться во всем.

Миллер беззвучно прокашлялся.

— Хватит болтать, лейтенант, — твердо произнес он. — Вы должны поспать хоть немного.

Стивенс посмотрел на него, перевел вопросительный взгляд на Меллори.

— Ты уж лучше делай то, что тебе сказали, Энди, — улыбнулся Меллори. — Твой хирург и медицинский советник говорит. Это он вправил тебе ногу.

— О, вот не знал. Спасибо, Дасти. Это было... трудно?

Миллер небрежно махнул рукой.

— С моим-то опытом? Простой перелом, — соврал он. — Ну-ка дай ему руку, чтобы он лег на нее, Андреа. — Он повернул голову к Меллори. — А вы, начальник?..

Они вдвоем вышли наружу, остановились, повернувшись спинами к ледяному ветру.

— Нужно найти огня и теплую одежду для малого, — быстро сказал Миллер. — Пульс около ста сорока и температура — сто три градуса (По Фаренгейту ). У него лихорадка. Он все время отключается.

— Да знаю я, знаю, — огорченно ответил Меллори. — И нет никакой надежды найти топливо на этой чертовой горе. Пойдем поглядим, сколько сухой одежды можно наскрести.