Подвиг 1969, №3

Она принесла шотландское виски и сказала:

— Я не доверяю всем без разбора.

— Меня это не удивляет, — ответил я. — Каким образом они пытались убить вас в первый раз?

— Я стояла на остановке троллейбуса.

— И вас толкнули?

— Да. Как раз когда подходил троллейбус. Водитель сумел вовремя затормозить. Вы связаны с комиссией «Зет»?

— Что это за комиссия «Зет»?

Она ничего не ответила и отвернулась. Юрген внимательно следил за ней и за мной.

— Вы слишком молоды, фрейлейн Линдт, — сказал я. — И ничего не можете знать о войне...

Она резко обернулась и увидела на секретере вскрытый конверт «Фрейлейн Инге Линдт».

— ...Почему же вы ходите в Нейесштадтхалле?

Она сделала несколько шагов по направлению ко мне и остановилась. Меня вдруг поразило, что ни от нее, ни вообще в комнате не пахло никакими духами. Она стояла совершенно неподвижно.

— Готовы ли вы показать мне ваши документы?

Я протянул ей паспорт. Квиллер. Сотрудник Красного Креста. Особые приметы — шрамы в паху и на левой руке. Всего две отметки о поездке за границу, в Испанию и в Португалию. Мы не любим, чтобы о нас думали, будто мы много путешествуем.

— Благодарю вас, мистер Квиллер. — Казалось, она слегка успокоилась. Видимо, ей не было известно, что лгать лучше фотоаппарата может только паспорт.

— Я разыскиваю людей, чьи родственники умерли в Англии, — сказал я. — Упоминания о них возможны в показаниях свидетелей или обвиняемых на процессах, поэтому я и хожу по судам.

Не думаю, чтобы она слушала меня. Она приблизилась и смотрела на меня в упор.

— Вы англичанин. Скажите, что вы, как англичанин, думаете об Адольфе Гитлере?

— Маньяк.

Ее губы презрительно сжались.

— Англичане сидели себе в безопасности на своем островке. Они ничего не видели.

— Ничего. — Шрам в паху был памятью о Дахау.

Я плохо определяю возраст людей. Самое большое, что я мог позволить себе в данном случае, — это руководствоваться некоторыми фактами: девушка, которая по доброй воле ходила на процессы преступников, обвиняемых в массовых убийстйах, убежденная в том, что ее дважды пытались убить, державшая в доме овчарку для собственной защиты и пытавшаяся скрыть тревожащие ее волнения, должна выглядеть старше своих лет. Она выглядела на тридцать.

— Когда, наконец, люди поймут, что его нужно вычеркнуть, немедленно вычеркнуть из жизни, чтобы он перестал существовать?! — произнесла она со стоном, напомнившим мне ее вопль у стены.

Подобные женщины существовали во все времена : достаточно вспомнить Митфорд. Теперь они почти вымерли, но иногда все же еще встречаются. Моя новая знакомая достигла той стадии одержимости, при которой любовь-ненависть дошла до предела; она должна была говорить об этом вслух, излить душу даже совершенно посторонним людям, лишь бы получить подтверждение, что находится на правильном пути.

— Лучший способ стереть его с лица земли, — сказал я, — это вовсе перестать думать о нем. Ни один человек не умирает до тех пор, пока последний из его близких любит его.

Лицо ее сморщилось, ее начало трясти, и все кипевшее у нее внутри вырвалось наружу в бурном потоке слов. «Никто не может понять» и «У меня все совсем по-иному...» — бормотала она, а я тихонько сидел в черном кресле и слушал. Наконец она заговорила о фактах. Она сидела на ковре, прислонившись худеньким плечом к стулу, измученная, истощенная.

— Я была в бункере...

— В бункере фюрера?

— Да. — После первого глотка она больше не притрагивалась к бокалу.

— Когда?

Она посмотрела на меня отсутствующим взглядом.

— А вы не понимаете, когда?

— Я хочу спросить — в начале, в середине или в конце? — сказал я.

— Все время.

— Сколько вам тогда было лет?

— Девять.

— Ребенок.

— Да.

Голос у нее стал глуше. Ее ответы были затверженными, заученными, видимо, она уже неоднократно давала их врачам-психоаналитикам. Она сидела сгорбившись, закрыв глаза. Я продолжал задавать вопросы, пока она не втянулась в эту игру. Это был классический прием, и она поддалась ему.

— Моя мать была медсестрой у доктора Вайсмюллера. Вот почему я оказалась там. Вместе с детьми Геббельса нас было семеро ребят, и у нас не было ничего общего со взрослыми. Я любила дядюшку Германа — он дарил мне медали и разные разности.

Она говорила о Германе Фегелине из войск СС.