Подвиг

— Киты выиграли мировую войну. Киты и только киты. Не Англия, не Франция, не Бельгия, не Сербия, а только эти голубчики, которые устраивают фонтаны на горизонте. Я вижу — джентльмен иностранец мне не верит. Китовый жир — важнейшая составная часть в производстве — чего вы думаете? — динамита и нитроглицерина. Имей Германия перед войной монополию на китобойное дело, война кончилась бы по-другому. Имеющий дешевых китов взорвет вас скорее, чем вы взорвете его. Вот, друзья, святое правило — попомните мое слово. И это правило учли в свое время англичане. Сорок процентов всех китобойных промыслов принадлежит им, а остальные субсидируются английской компанией. А глава ее был не кто иной, как лорд Бальфур. Вот в чем дело! Джон Буль оседлал-таки кита. Это простодушное животное сваляло большого дурака, связавшись с англичанами. Китов прямо-таки выжили из Атлантики, а в Тихом океане их осталось не больше, чем в Орегоне ягуаров. Я работал двадцать лет в качестве купера на китобойной станции порта Армстронг, на острове Баранова в Аляске и мог бы рассказать вам много о промысле. В тысяча девятьсот четырнадцатом году я видел, как четыре больших гарпунных катера были потоплены натиском раненых китов… О чем я, бишь, говорил? Я бросил это дело! Занялся наконец честным трудом! Я говорю вам, и это верно, как евангелие, — все гарпунщики угодят в ад. Особенно такие, например, как Ганс Йоргенсон, который убил на своем веку три тысячи двести китов. Подумайте! Его китами где-нибудь в Европе взорвали целую армию. Тысячи солдат взлетели на воздух.

Положительно, этот старик мне нравится. У него гладкая, толстовская борода, и он не говорит, а пророчествует.

Команда смеется и поддакивает, точно так же, как только что поддакивала боцману. Я пытаюсь перевести разговор на Аляску и ее быт. Как-никак, эти матросы по многу лет плавают в Беринговом море. Они, хорошо должны знать ее.

К моему удивлению, оказывается, что они знают Аляску не лучше, чем я. Они начинают рассказывать мне анекдоты об индейцах и о золотоискателях. На Аляске очень много русских. Многие из них здорово богаты, говорят они, стараясь доставить мне удовольствие. Разбогатеть тут можно в два счета — нужно иметь только голову. А если нет головы — тогда ничего не поможет. Они слыхали «от верных людей», что где-то в глубине страны живет какой-то русский «великий герцог», женатый на индианке и занимающийся проспекторством.

— Как же вы не сделались миллионерами в такой стране? — ехидно спрашиваю я.

— С моряками это не случается. Моряки, брат, привыкли отдавать свои деньги портовым самогонщикам…

Повар ударяет в гонг, и я иду обедать в кают-компанию.

Солдаты Армии Спасения

13 сентября 1928 года

Справа острый, как занесенный гарпун, мыс, которым оканчивается остров Святого Лаврентия. Американский остров и бухта на сибирском берегу пролива носят одинаковые названия — сто лет назад они были открыты в один и тот же день. У мыса гром прибоя и назойливое кряканье морских птиц. В тумане и ночью крик птиц слышен на расстоянии полумили от берега.

Шхуна стала на рейде в луновидном заливе, против эскимосского селения Сейвуккак. На картах почему-то оно носит название Чибукаг. Я смотрю на берег в бинокль. Эти берега приходилось видеть немногим русским, с тех пор как Александр II, заодно с Аляской, продал остров Соединенным Штатам.

На берегу, словно выброшенные бурей осколки, в унылом беспорядке торчат жилища островных эскимосов. Серые домишки разборного типа и круглые землянки, сверху крытые моржовыми шкурами. В конце поселка на пригорке стоит желтое двухэтажное здание. Над ним, в честь нашего прибытия, поднят американский флаг.

На острове Святого Лаврентия у фирмы Гардвуд есть какие-то дела, и мы должны остановиться здесь на несколько часов. Спущен катер. Представители фирмы отправляются на берег.

— Хотите ехать с нами? Размять ноги, — говорит мне суперкарго — служащий, на обязанности которого лежит надзор за грузом в пути и содействие его реализации на месте. Это чрезвычайно аккуратный уроженец Орегона, всю дорогу страдавший от морской болезни, поэтому я его почти не видал. Он выглядит кислым, как маринованный гриб.

На берегу нет ни пристани, ни мола, ни набережной — ничего. На обрыве, куда прибой доплескивает гремучую пену, стоит группа белых людей. Все они в черных костюмах, в мягких фетровых шляпах, и у них смешно-торжественный вид, как будто они являются чужими в окружающем их мире. Вокруг — островная тундра, скалы, высокая гора, туман, море. Недалеко от них сидят, обхватив руками колени, грязные и смуглые туземцы, в желтых, цвета пергамента, дождевиках из тюленьих кишок. На голове у них почему-то новенькие военные фуражки с козырьками и пестрыми кантами.

Мы выходим на берег.