Подвиг

Меньше всего чукчам нужны уэлленская канцелярия, делопроизводитель, милиционер. Селения оседлых чукчей расположены на огромных расстояниях друг от друга. Оленные чукчи — кочевники, переходят с места на место, и добраться до них не всегда возможно. Связь друг с другом у чукчей очень слаба. Высшей социальной единицей у них является семья. Никакого подобия управления у них нет и с давних пор не было. Если кто-нибудь совершает преступление, собираются старики и просят его выселиться из поселка. Все рассказы о «чукотских князьях» — выдумка[2]. Чукотский ным-ным (поселок) в очень редких случаях состоит из двадцати или тридцати семейств. По большей же части это — одна-две яранги, совершенно отрезанные от остального мира. Чукчи рассказывали мне о полярных робинзонадах, когда ребенок, родители которого погибли от мора, вырастает один, в заброшенной яранге, и не знает о существовании других людей, кроме него.

И вот рик живет сам по себе, а чукчи сами по себе.

Влияние рика простирается только на несколько ближайших береговых лагерей. Раз в год члены рика и старший милиционер отправляются в объезд района, каждый в свою сторону. Объезд этот приносит, однако, мало пользы.

Почти во всех туземных поселках полуострова организованы лагерные комитеты, и, на бумаге, в каждом селении имеются председатель и секретарь. Но только на бумаге. Иногда председатели даже не знают, что они как-никак являются начальством. В отчете о прошлогодней поездке по району я отыскал такие строки: «Приехав в ным-ным, я собрал в ярангу Рищипа все местное население на общее собрание и объявил, что им нужно выбрать своего представителя в лагерком. На что получил ответ, что никакого лагеркома им не нужно, потому что они всегда жили без представителя, а моржей больше не станет, если выбрать представителя. На мое замечание, что представителя выбрать надо, который бы защищал их интересы перед торговыми организациями, снабжающими туземцев, они сказали, что я умный и пусть я и выбираю представителя. Я сказал, что так нельзя. Они тогда сели и стали курить трубку, и все молчали. Наконец инициативу пришлось мне взять на себя, и я стал называть несколько уважаемых лиц их стойбища, но на все получал только утвердительный ответ: „ыый“, что означает: „да“. В собрании принимали участие только старики, потому что молодые ушли сторожить приход моржей на лежбище, а женщины присутствовали только две, обе жены Рищипа, остальные не имели возможности прийти, так как тогда в пологе дети останутся одни и могут опрокинуть плошки с жиром, служащие для освещения, и тогда нее в яранге сгорит. Подпись — секретарь рика».

В прошлом году в бухту Лаврентия (восемьдесят километров отсюда) совторгфлотский пароход завез рабочих и материалы для постройки культбазы. Там должны быть школа-интернат для чукотских детей, больница на шестьдесят коек, ветеринарный пункт, инструктор по обучению кустарным ремеслам. Здесь, в Уэллене, говорят, что в бухте Лаврентия все уже готово. Я решил обязательно съездить туда до прихода шхун Кнудсена.

…В Уэллене ясные белые ночи.

С океана ползет туман, обволакивает подошву Священной горы. На горе день и ночь сидит дозорный чукча, бессонными глазами глядя в море. Дозорный на горе — как капитан в штурманской рубке. В море идут моржи, направляясь к лежбищам Инчауна, скользят по воде белухи, нестерпимо сверкая блестящими животами, раз пять-шесть в день показываются киты, причесывая горизонт брызгами фонтанов и гребнями огромных хвостов.

Дозорный хрипло вопит:

— Самец-морж под ветром, проходит мыс Хребет-Камень. Эй, байдара, Гемауге и Каыге, выходи, бей, убивай, бей, убивай.

В здании Уэлленского рика помещаются квартиры сотрудников и маленькая тощая канцелярия. В канцелярии — два стола, пять стульев и ветхая пишущая машинка с отбитыми буквами. В официальных бумагах вместо «е» приходится ставить «», а вместо «и» — «i». Сначала это несколько затрудняло для меня чтение, но я быстро привык и освоился с этой своеобразной чукотской орфографией.

Сегодня я рылся в архиве Чукотского рика. Содержание его могло бы послужить материалом для отдельной книги. Я отыскал, между прочим, отчет о состязаниях туземцев в день десятилетия Октябрьской революции — стрельба из пращи, борьба охотников и бега женщин. Первым призом были дубовые полозья для нарт, стоимостью в десять рублей. Их выиграл Посетегин — северский чукча. Затем шел кулек муки 1-го сорта — семь рублей — эскимос Номек, и одна плитка жевательного табака 2 рубля 10 копеек — Уэнтэыргин. Между женщинами главные призы были распределены следующим образом: отрез на камлейку, стоимостью 5 рублей — Кильгинтеут, сахару-рафинаду 5 фунтов — метиска Кыммет, и мыла 5 фунтов — Этэтынга. Тут же был подшит счет на две банки жевательного табака и плитку кирпичного чая, выданные жюри состязаний, выбранному из стариков.

В отдельную папку переплетен протокол происходившего прошлой зимой Всечукотского съезда лагеркомов и резолюция первого у берегов Берингова пролива собрания женщин: