Подвенечное сари. Русские девушки в объятиях Болливуда

Там, в стеклянной комнате, я и увидела Суприта – высокого, в темно-зеленой рубашке, грустно меряющего помещение шагами из угла в угол… Мне было уже все равно, какой впервые увидит меня он – зареванной, с трясущимися после бессонной ночи и от волнения руками…

С меня взяли обещание, что через месяц ноги его не будет на российской земле, и, спросив, сколько у него денег, отпустили со мной.

В первый момент у меня абсолютно отнялся язык, я совершенно забыла даже самый элементарный английский. Но довольно скоро мы разговаривали так, как будто знали друг друга давно, и темы легко находились… В общем, мы как будто продолжили общение в онлайне, только оно перешло в реальное измерение.

Вечером того же дня мы сели на поезд, идущий в Казань, куда и прибыли на следующий день утром. Нас встречал мой папа, который мужественно выдавил из себя фразу:

– Хау ду ю ду, велкам ту Казань![7]

Мы поселили Суприта в пустующей малосемейке наших знакомых, так как он заранее сказал, что в нашем доме не остановится – это не положено по индийским обычаям. История наша была необычная по тем временам, и поэтому даже мои родственники из Екатеринбурга в полном составе примчались в Казань смотреть на него. Он всем понравился, бабушка даже бросалась к нему на шею с воплями: «Ай лав ю!» Это после его речи о том, что он обещает заботиться обо мне всю свою жизнь. Папа, правда, моим переводом не удовлетворился и вызвал с работы свою переводчицу. Отослав меня прочь, он поговорил с Супритом с глазу на глаз и после разговора вполне успокоился. О чем они беседовали тогда, для меня до сих пор остается тайной…

В общем, Суприт пробыл у нас две недели, а потом мы с ним вместе уехали в Москву, а оттуда – в Индию, где начиналась моя новая жизнь…

Наш самолет опоздал на пять часов. Нас встречала вся семья в полном составе – свекор, свекровь и золовка Долли. Сейчас, хорошо зная их, я просто недоумеваю, что подвигло их всех приехать ночью в аэропорт и спать на креслах пять часов в ожидании нас. Скорее всего, простое человеческое любопытство, потому что за последующие пять лет я вообще не видела, чтобы они кого-нибудь встречали, даже на вокзале!

Мы вышли. Мне сказали: «Welcome to India!»[8] и вручили букет цветов. Нас повезли в квартиру его родителей, где мне предстояло делить комнату с золовкой. А Суприт снимал комнату отдельно (у него были нелады с отцом, вот он и отселился). Меня сразу же спросили, когда мы планируем пожениться. А я и сама не знала точной даты. Ради спокойствия своих родителей пообещала им, что не буду выходить замуж сломя голову, а сначала присмотрюсь хорошенько, а затем уж решу. Конечно, у нас с Супритом была любовь, все было решено, и я, как декабристка, была готова ехать хоть куда; я верила в наши силы, верила, что мы справимся, но родителей я не могла разочаровать, вот и пообещала им, что буду благоразумной.

Сейчас я считаю, что тянуть три месяца со свадьбой – это была моя самая большая ошибка (одна из многих, но самая критическая), хотя тогда я об этом, конечно, не знала и считала, что все делаю правильно, умно и обстоятельно.

Первые несколько недель все шло просто прекрасно. Свекор заявил, что я «very innocent»[9] и вообще у меня чистое сердце. Свекровь водила меня по магазинам, покупала одежду и вкусности. Долли занималась со мной английским – мы с ней читали тексты, и она работала над моим произношением.

Когда все пошло наперекосяк, в какой момент, из-за какой моей ошибки? Я не знаю до сих пор. Но примерно через месяц я начала ощущать, что взгляд свекрови, направленный на меня, стал уже не таким добрым, как раньше. В доме установилась какая-то враждебная атмосфера, а уйти мне было некуда – квартира в три комнаты, причем сквозные, одна в другую, никуда даже не скрыться.

Позже, после пяти лет анализирования, я пришла к выводу, что основной причиной стало то, что я слишком долго мозолила им глаза. Посудите сами – вы живете в малюсенькой квартирке, вам самим мало места, а тут приезжает незнакомка, к которой неизвестно с какого боку подойти и непонятно что у нее в голове. И вот вы начинаете видеть ее перед собой каждый божий день, двадцать четыре часа в сутки. У родителей нелады между собой, а я была свидетельницей их ссор. Долли любит поспать до полудня, а мне, живущей с ней в ее комнате, это неудобно. Я часто плакала – как получу письмо из дому, так и в слезы, а им это непонятно, они начали думать, что я таким образом играю на чувствах их сына. Я ничего по дому не делала – свекровь мне не давала, зато потом одно из обвинений было на этот счет. Наверное, это тоже моя ошибка, надо было делать все равно, это я сейчас понимаю, а тогда – нет.